Михаил Бабкин - Десант

– Пора, – Аврелий с сожалением тронул Геллу за плечо, они встали. Смутно поющий Лес, бетонный Город – и они двое между ними. И никого больше. Гелла слабо держала в руке автомат, опущенный ствол утонул в цветах: музыка Леса исподволь завладела парнем и девушкой.

Верхушки Леса покачнулись медленной волной: далёкий хор, органный аккорд – удар музыки был неожиданным и мучительным.

– Нет! – Аврелий зажал уши, – нет! – Гелла уронила автомат, осела на землю.

Звучало органное вступление: то и дело обрываясь, оно превращалось в неразборчивый шум листьев, и возникало вновь, катясь по мягкой вершине Леса. Плотные облака опустились совсем низко – отражённая от них музыка ошеломляла громкостью и сочностью звука.

И вдруг все стихло. Кузнечики шрапнелью упали в небо, обрела голос дежурная облачная птица. Гелла встала, наступила на автомат, обняла Аврелия и поцеловала.

– Я вспомнила. Жил когда-то такой человек – Бах.

Аврелий непонимающе пожал плечами, грустно улыбнулся, и они ушли в Город.

На поляне остался венок, по нему ползала пчела.

Паника и неразбериха страшны всегда. Особенно под утро.

Сейчас в панике суетились все Славные ребята: железный канат Границы в который раз опустили под сопку в поспешном отступлении.

Впопыхах новый Кормчий обещал наградить всех и, если надо, погибнуть самому, но только как можно быстрее убраться со старых позиций. Он и погиб нехорошей смертью именно в отступлении: Кормчий руководил отходом, но, по незнанию Леса, отступал как капитан тонущего корабля – самым последним. Поэтому бежал следом за канатом Границы, который волокли на своих плечах бойцы Железного отряда.

Кормчего на бегу пробили ростки молодого бамбука. Старые горелые пни оживали настолько быстро, кидая вверх молодые побеги, что казалось будто отступающие натягивают зелень кустов на пепел старого пожара.

Бойцы бежали споро, матерясь и сплёвывая горькую слюну под ноги. Позади безостановочно орал Кормчий, возносясь к небу на быстрорастущих бамбучинах – ему явно было плохо. Похоже, он умирал.

Уорл оглянулся на крик, раздражённом махнул рукой и помчался вниз ещё быстрее. Теперь бетонный столб тащили штрафники, крича жалобными китайскими голосами: по всему было видно, что пограничный указатель они наверняка потеряют, но живыми дойдут. Или не сдадутся.

Отдышавшись внизу, Уорл поглядел вверх, на сопку. Лес там вновь стоял молодой, густой, как и раньше – Уорл кинул пращей гранату в свежие заросли, подождал взрыва и с чистой совестью пошел к себе на этаж, досыпать.

Лес, обрезанный канатом Границы, тихо пел Баха.

Аврелий не мог вспомнить, когда и как он появился в этом мире. В памяти остались только взрывы – это рвались от огня деревья и рушились ближние к Границе дома.

…После массированного огнемётного удара асфальтовая дорога мертвела птицами. Скоро набранные Ударники шли тогда в Город, расчесывая щекочущие, испачканные перьями атакующих птиц лица и руки, затягивая потуже кожаные ремни поверх казенных пятнистых камуфляжек. Шли, скользя по сожженным пернатым тушкам: под сапогами хрустели крылья и потому не получалось дружное: «Бац-кряг-грум!» Колонна шла молча. Аврелий брел в строю и думал о бессмысленности войны, об украденной Уорлом пачке чая и еще о чём-то, когда под склизким сапогом пискнула птица, и Аврелий сбился с шага. То ли сапог стукнул не в такт, то ли его каска отклонилась в строю не туда, но Аврелия немедля уволили из рядов Славных Ударных («Мы крови врага напьемся, и нет нас убийц страшней…») Сил.

Аврелий – в чужом, великоватом в плечах штурмовом облачении – присел возле птенца. Отряд глухо стучал ногами по соседней улице, идя к великой победе, но уже без него, запятнавшего свою репутацию.

Птенец кричал очень тихо, его раздавили, и только лысая голова вороненка еще жила. На плакате под ним глянцево улыбался гроза врагов, великий Кормчий.

С тех пор Аврелий ушел в вольные патрули и птиц никогда не убивал.

Колдун повстречался Гелле случайно, когда она несла домой воду. Тяжелое ведро из автомобильного ската цеплялось за куски асфальта и Гелла тихо ругалась. Бетонные плиты над головой раскачивал холодный осенний ветер, небо затягивалось облачным бельмом. Битый асфальт проваливался под ногами, острые куски клевали резиновое ведро, того и гляди окончательно проткнут.

Колдун стоял над канализационным люком с удочкой и заинтересованно глядел в дыру: леска спускалась в люк тонкой блестящей соплей. Как обычно, Колдун был простоволос и всё так же нечесан, в засаленной строительной робе, а из протертого сапога торчал палец. Колдун внимательно следил за поплавком в чернильной глубине люка – он ловил рыбку в мутной протоке затопленной канализации.