Олег Николаевич Верещагин Клятва разведчика

Мы стояли и разговаривали. Я указал подбородком на витрину с документами и вырезками:

– А вон та статья – она про вас?

– Да, статья Симонова… – кивнул Борька. – Он нам фотографии всё‑таки переслал – ну, когда нас награждали, я просто про это не упомянул… А статью я уже когда тут работал, нашёл… Там тоже фотографии есть, но не общая, а наши по отдельности.

– Неужели никто не обратил внимания… – начал я. Борька, догадавшись, прервал меня:

– Это никому не нужно. Вообще никому.

Я не нашёл, что сказать и сделал шаг к витрине.

САМЫЕ ОБЫЧНЫЕ

– гласил заголовок на пожелтевшей военной бумаге старого номера „Красной Звезды“. Я прочёл первые строки: „Борису Шалыгину только‑только исполнилось четырнадцать, когда в его родной Новгород ворвался враг…“

– Печи, – сказал Борька. – Мне полгода снились печи в сожжённых деревнях. Ряды печей и ни одного человека. Я иду, иду, иду между ними и кричу, зову, а никто не откликается… Пусто… А Юлькин портрет я отсканировал, почистил и распечатал с увеличением… Мама всё спрашивает: „Кто это, я такой не знаю…“

Теперь я заметил, что около входа на стуле стоит гитара, украшенная бантом.

– Твоя? – кивнул я на инструмент. Борька кивнул:

– Ага… Как Зинка тогда сказала – мещанство… – он взял гитару, погладил поцарапанный чёрный лак. – У одного „афганца“ выменял на три бутылки водки… – Борька перебрал струны и вдруг, подёргивая одну и ту же, не запел, а заговорил, чуть склонив голову… а я увидел то, чего не замечал раньше, потому что Борька был светлорус, как и большинство русских пацанов – серебряные ниточки в его чёлке…

Видел он во сне –

Сошла на землю Правда,

Любовь и согласье вошли в каждый дом…

Видел он во сне –

Сошла на землю Правда,

И с той поры на всех углах он твердит о том…

Но где мы и кто мы –

Не ведаем сами,

В базарном пристанище

Сёстры и братья…

Всё здесь кусками,

ломтями,

горстями,

Всё продаётся здесь, всё без изъятья…

Видел он во сне –

Сошла на землю Правда,

Любовь и согласье вошли в каждый дом…

Видел он во сне

Любовь однажды

И с той поры не устаёт он говорить о том…

– он рванул струны, хлопнул по ним, глуша и улыбнулся:

– Вот так.

– Я хотел оставить деньги, – я достал тысячную купюру, положил на столик.

– Спасибо, – кивнул Борька. – Я сейчас выпишу чек…

– Не надо, – покачал я головой. – Я пойду.

– Конечно, – кивнул он, ставя гитару на стул. И сказал мне в спину: – Мне иногда очень хочется обратно.

Мне захотелось обернуться. Но я не обернулся. Я пошёл по аллее мимо церкви и дальше, по улице, к станции. „Газель“ всё ещё чинилась, но дело подходило к концу. Большинство пассажиров уже толпилось вокруг, лишь несколько человек допивали пиво в павильончике. На придорожном столбе висел плакат, чёрные на белом строчки вдруг резанули взгляд… но, присмотревшись, я увидел, что это просто объявление о покупке длинных натуральных волос по высоким ценам. Ниже ещё один плакатик – яркий, зовущий – обещал суперприз в лотерее на игровых автоматах. Стайка мальчишек лет по 10–12 кучковалась около „ромашки“, пересчитывая пятаки и азартно споря о чём‑то…

– Готово, едем! – возвестил водитель…

Я поспешил мимо павильона. Один из допивавших пиво мужиков на ходу что‑то поддел ногой, и к моим туфлям подкатился ржавый, длинный, гранёный гвоздь с широкой шляпкой. Нагнувшись, я поднял его, положил на ладонь… и услышал музыку. Ту самую, под которую в кино „Белорусский вокзал“ приходит с войны усыпанный цветами поезд.

– Ну что же вы? Задерживаете! – окликнул меня водитель. Но я не ответил. Я стоял, держа гвоздь на ладони, улыбался – и музыка гремела у меня в ушах, становясь всё ближе и ближе. Пассажиры, недовольно глядящие в приоткрытые окна, не слышали её – но мальчишки вдруг перестали спорить и, чуть приоткрыв рты, хлопая удивлённо глазами, заозирались и почему‑то заулыбались неожиданно искренне и светло, а монеты просыпались из ладони считавшего.

Музыка буйствовала и ликовала, нарастала и кружилась. И я знал, кого увижу с последним её звонким аккордом на недалёкой опушке леса.

К О Н Е Ц

АВТОРСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

Вне всякого сомнения, можно признать демократическим государство, где дают реальные тюремные сроки за пиратское копирование идиотских фильмов, но при этом не желают принять закон о борьбе с детской порнографией. В конце концов, уже давно всем ясно, что священным при демократии является именно право частной собственности, а не дети (тем более – русские!). И что поделать, если у наших законодателей и правозащитников нет понимания того, что такое порнография и дети и они требуют, чтобы им написали чёткое юридическое определение таких понятий, как совесть и мораль.