Николай Желунов - Закон о тюрьмах

— Старик рассказывал — все случилось быстро. — Продолжал Вик. — Господь милосерден, он не хотел, чтобы мы мучились перед смертью. Сначала золотистый дождь серы, потом — огненный водопад; не прошло и минуты, как все уже полыхало и плавилось. Старик вбежал в подземку, когда потолок за его спиной начал рушиться и долго не мог выбраться в подземный переход из-под завалов.

— Да, я помню, — прокряхтел Дуб, — это было ужасно.

— Бог спас мне жизнь, когда заставил бегать за сигаретами по городу, и, в конце концов, уйти под землю. Сечешь? Если бы я не стал капелланом тридцать с лишним лет назад — я бы не бросил курить, и не было бы этих ежегодных поездок в Дюссельдорф, и я не сидел бы сейчас перед тобой. Но все это я понял позже.

Когда наутро мы разгребли завалы, все уже кончилось. От города остались почерневшие бетонные коробки и заваленные искореженным металлоломом улицы. Русло Рейна превратилось в сухую, стерильную, покрытую трещинами ложбину. Город стал огромным горячим кострищем, оно все еще потрескивало и дымилось. И все же в нем оставалось еще много людей — тех, что спрятались в метро и подвалах. Они заламывали руки, стенали, бродили в шоке среди развалин, и — проклинали Бога. «За что?!» — вопили они, — «Почему именно мы, почему не сто, не тридцать, не пятьдесят лет после нас?!» И каждый был голоден, каждый просил воды, лекарств, теплой одежды. Кто-то сообразил, что полиции больше нет, и принялся отнимать у слабых то, что ему нравилось. Тот, у кого нашлось оружие, быстро выдвигался в лидеры. Начались убийства, стычки и настоящая охота за молодыми девушками.

Воду и продукты еще можно было найти. Например, под супермаркетом «Dills» обнаружилось целое подземное хранилище. Но запасы таяли с бешеной скоростью — все, кому удалось поучаствовать в дележе, старались есть и пить как можно больше, в страхе, что иначе все достанется соседу. Главари быстро сообразили, чем это грозит, и ввели суточные рационы, а заодно изгнали из племен всех старых, больных, некрасивых, с неправильным цветом кожи и просто неугодных. Меня тоже выгнали.

— Сочувствую, — вздохнул Дуб.

— Я вышел из Дюссельдорфа и отправился вдоль покрытого пеплом шоссе на восток. Рассчитывал добраться до Москвы: я глупо надеялся, что в России, стране вечного холода, огонь не уничтожил всё и вся, как у нас. Вдоль шоссе было много маленьких погорелых городков, в которых никогда не слыхивали о метро, и выжившие мне не попадались. Не попадались и магазины. Через неделю я остался без воды и консервов, в достатке было только сигарет. Силы оставили меня в полдень девятого дня пути. Пепел и пыль набились в горло и легкие, и не было даже глотка воды, чтобы смочить гортань. «Вот и все, старая задница, — сказал я, — откоптил ты свое». Почти ползком взбирался я на очередной холм, и давал себе слово, что доберусь только до следующего, а там выкурю последнюю сигарету и останусь навсегда. На следующем пригорке все повторялось, пока, наконец, я не упал в изнеможении, не в силах даже достать из кармана спички. Знаешь ли ты, чертов Дуб, что это такое — умирать от жажды в холодной пыльной пустыне, под пепельным небом, без надежды на спасение?

— Знаю, — удивленно поднял брови Дуб.

— И в этот момент я увидел впереди нечто, — не обращая внимания на его реплику, продолжал бывший священник, — порой мне кажется — я умер тогда, на последнем холме, и все, что случилось потом — только посмертие. Казалось бы, после конца света, нетрудно поверить в любое чудо, но когда сталкиваешься с ним один на один, лицом к лицу… я тёр усталые глаза кулаками, но оно не исчезало. Оно оставалось там, где стояло, у оплавленного, как пластилин в жару, остова автобусной остановки в сотне метров впереди. Я долго лежал, тяжело дыша, сжимая рукой грудь — сердце пронзила такая боль, будто в него вогнали ржавый железнодорожный костыль — и пялился на чудо, ожидая, что наваждение развеется, растворится в пыльной дымке, и тогда я смогу, наконец, упасть лицом в песок и заснуть вечным сном.

Вместо этого я встал, и шатаясь побрел вперед.

— Что? Что там было?! — с почти детским нетерпением воскликнул Дуб.

Гай, слышавший эту историю уже сотню раз, подремывал, завороженно глядя из-под опущенных ресниц на тлеющие угли. «Как Вик собирается завтра штурмовать Содом?», мелькнуло у него вдруг.

— Дерево, — со значением произнес Вик, — Невысокое — навроде сирени или большого тернового куста. Оно горело, не сгорая.

— Как то, что встретил Моисей?