Олег Верещагин Воля павших

Впрочем, улицы я не видел. Я думал про странный выверт проис-ходящего.

Деда я помнил очень плохо. Да нет. Не помнил вообще, только фо-тографии видел. Когда отец не захотел идти по его стопам и ушёл слу-жить просто в армию, дед рассорился с моим отцом насмерть, не желал ни видеть, ни слышать его, его жену и своего внука - меня. И у нас в се-мье про него говорили не очень охотно.

Дед всю жизнь прослужил в спецслужбах. Причём начинал ещё то-гда, когда ФСБ было не ФСБ и даже не КГБ, а НКВД. Был дед в больших чинах и, выйдя в отставку - довольно рано, как это всегда бывает у воен-ных - поселился в своём доме на Эльдорадо, в практически безлюдном месте. Раньше это была его же дача, но дед превратил её в постоянное место жительства, а в город почти не приезжал.

И вот теперь он умер.

Не скажу, чтобы я был расстроен или хотя бы огорчён. Все умира-ют, а дед был практически чужим человеком. Просто, когда я вспомнил, кем он был, во мне впервые шевельнулась положительная эмоция, свя-занная с переездом. Интересно же посмотреть дом, в котором безвы-ездно жил секретный агент! Чёрт его знает - может, там осталась масса любопытных вещей...

Додумать эту мысль я уже не успел.

Вадим,наверное,прошёл дворами, потому что перед окном "Петер-бургера" он не появлялся, а сразу возник в дверях кафе, крутя головой в поисках меня -одетый в свои обычные штаны от "ночки",кроссовки, чёр-ную тишотку с портретом Милошевича и надписью по-русски: "Янки, гоу хоум!" на груди.Я поднял руку, и мой друг, улыбнувшись, махнул в ответ, уже лавируя между столиками.

-- Ну хайль. - он пожал протянутую мою ладонь и оперся локтями о

стол, глядя на меня своими странноватыми, серыми с золотыми искрами глазами, от которых девчонки обмирали и начинали складываться в штабеля у его ног раньше, чем Вадим открывал рот.

Я молча пожал крепкую ладонь. По телику, установленному над стойкой, "знаток русской кухни известный повар Владимир Соколов" рекламировал майонез "Кальве", и я в который раз подумал, что Соко-лов дурак - в традиционной русской кухне отродясь не было майонеза... Дурацкая мысль означала, что я боюсь разговора с Вадимом, поэтому я отвёл взгляд от экрана и решительно сказал:

-- Вад, я уезжаю...

...Мы дружили столько, сколько были знакомы - последние пять лет. Почти пять. Взрослые посмеются над этой цифрой. Но для нас это треть жизни. Лучшая треть - самая интересная, самая весёлая... Вадим не перебил меня ни разу. А я ни разу не отвёл взгляд. Очень хотел этого и не отвёл.

Когда говорить стало нечего и я умолк, Вадим опустил глаза. Он, оказывается, уже давно крутил в пальцах мой пустой бокал из-под колы - прокатывал снова и снова по его краю оставшуюся на дне капельку. Сейчас эта капелька выскочила на пластик стола, и Вадим, бесшумно поставив на нё стакан, поднял голову:

-- Значит, в лагерь не поедешь? - обычным своим голосом спросил он.

Как будто ничего не произошло.

-- Отец сказал - мотоцикл купит, - вместо ответа пробормотал я. - Тут

всей езды - на четверть часа... Долго приехать, что ли?

Вадим кивнул. И он, и я понимали - долго. Мы учимся в разных школах. Просто ради встреч с ним не наездишься. Значит, мы сможем видеться только на "Динамо". И уже не забежишь друг к другу после уроков, не отправишься вместе на лодочную станцию, или в парк, или в кино с девчонками из его дома... Понимаете, нельзя дружить по-насто-ящему на таком расстоянии. Даже если очень хочется. Да и в лагерь я в самом деле не смогу - с переездом будет куча хлопот, отец не справит-ся, даже если возьмёт парней из фирмы, а их и нельзя надолго снимать с работы...

-- Ты тоже будешь ко мне приезжать, - сказал я. - Родаки не будут

против.

Это тоже была правда - Вадим нравился и матери, и отцу. Он это тоже знал и кивнул:

-- Ага, буду... Помнишь, как в прошлом году мы с тобой маньяка

поймали?

Я невольно заулыбался - эту историю я помнил хорошо, даже слишком, потому что выслеженный от вечернего безделья Вадимом ма-ньяк, которого мы заперли в котельной, оказался новым сантехником. Он не обиделся и даже с тех пор всегда здоровался с нами при встрече...Я кивнул, совсем уже было хотел сказать,что помню,но Вадим вдруг оттол-кнулся от столика и негромко сказал:

-- Ну давай. Счастливо, - повернулся и пошёл к выходу. Не оборачива-

ясь пошёл, а я глядел ему в спину, и мне было страшно обидно, словно Вадим ни за что меня оскорбил - и страшно стыдно, как будто это я был виноват в том, что мы вот так разъезжаемся. А около входа он повернул-ся и сказал: - Не ходи за мной. И быстро вышел.