Тимофей Калашников - Изнанка мира

«Федор сплавил меня специально… Ночь, спешка… СПЕЦИАЛЬНО… — шептал Зорин. — Чтобы я не путался у него под ногами… не мешал ему с Ириной… она не пришла тогда… Вот почему! Она знала… наверняка знала, что обратно, на Сталинскую, мне уже не вернуться. Поэтому и не вышла… проводить… попрощаться… Не вышла, не из-за болезни… недомогания какого… просто не вышла, потому… Потому что я ей не нужен… не-ну-жен…»

На полу заиграли тени. Кирилл поднял голову и обомлел: что-то огромное, мокро-скользкое прыгнуло на него, обняло и замоталось вокруг головы. Зорин пробовал сопротивляться, забил руками, но те не слушались… Кирилл закричал, однако сильный удар по затылку оборвал его вопль. Парень обмяк и провалился в черноту…

Клавдия Никитична Стахова жила на Боровицкой давно. Она поселилась здесь еще до образования Полиса и отлично помнила еще ту, старую, наземную жизнь под солнцем. По меркам нынешних жителей она считалась настоящим «динозавром». Ей было далеко за семьдесят, работать женщина уже не могла и существовала на дотацию, что-то вроде «пенсии по старости» за прежние заслуги, коих сейчас уже никто не помнил. Выдавая ей ежемесячную горстку патронов, чиновники всякий раз думали: «Когда же ты загнешься, старая карга?»

Ни детей, ни мужа у Клавдии Никитичны не было. Точнее говоря, они были… когда-то… и внуки были… но это тогда, прежде, а сейчас Стахова осталась совсем одна. Поговаривали даже, что от горя старуха тронулась умом. Так это или нет никого особенно не интересовало. Главное, что характер эта противная старушенция имела премерзкий. Благодаря постоянным мелочным склокам с соседями, бесконечным кляузам и доносам Стахова заслужила славу сварливой и гадкой бабки. Многие боровитчане даже старались отселиться от нее подальше, ведь сталкиваться и терпеть дурацкие придирки (то вход в палатку чем-нибудь заставят, то шумят ночью, то грязь в проходе разведут) никому не хотелось. Однако, несмотря на все предосторожности местных жителей, неприятные инциденты случались постоянно. Сегодняшний день тоже не стал исключением.

Вот уже битый час Клавдия Никитична втолковывала пойманному на платформе патрульному о вопиющей несправедливости, только что с ней произошедшей, заставляя оформить все официально, в виде протокола. По словам старушки, на нее… напали. Точнее, не напали, а посягнули. И не на нее лично, а на ее жилище. Вернее, на имущество. Совершили акт хищения и вандализма и, возможно, не ограничились бы только этим, если бы не…

В итоге расспросов выяснилось следующее: некий парень, взявшийся неизвестно откуда и, скорее всего, пьяный или обкурившийся какой-то дряни (так как потерпевшая утверждала, что бандит еле держался на ногах, а взгляд его был совершенно стеклянный), налетел на развешанное белье, запутался в нем и упал. К тому времени, как гражданка Стахова вышла из палатки, неизвестный уже поднимался на ноги. Обнаружив только что постиранные вещи разбросанными на грязном полу, бабка принялась кричать на парня, кроя его последними словами, и даже отважилась пнуть басурмана ногой. Неизвестный, не реагируя на истошные вопли и брань, сдернул с гвоздя веревку, на которой сушилось злополучное белье, скомкал ее, сунул за пазуху и был таков. Правда, взамен украденной веревки вор оставил рюкзак, набитый патронами, на которые можно было купить столько веревок, что хватило бы раз пять обмотать всю Боровицкую по периметру, но об этом Клавдия Никитична тактично умолчала. Получалось, что особых претензий она иметь не могла, а распалялась лишь по привычке.

— По нашей станции разгуливают психи! Он опасен и, может быть, даже вооружен. Вы обязаны его поймать и обезвредить! — завершила рассказ настырная старуха.

Затем, убедившись, что служитель закона записал все верно, она посоветовала, как проще изловить наглеца и на какой длины кол насадить. Клавдия Никитична еще долго бы говорила, но патрульный бесцеремонно захлопнул планшет, пообещал разобраться и отправился по своим делам, обалдело качая головой.

Ритм сердцебиения почти вошел в норму, и в висках пульсировало уже гораздо слабее. Легкий ветерок обдувал лицо Зорина. Он стоял в темноте, одной рукой нащупав ребро тюбинга. Туннель… Но где? Где именно? Юноша не знал ответа на этот вопрос. Последнее, что вспоминалось — как, ударив брата, он выбежал на платформу Библиотеки… Но где он ходил потом? И какой, вообще, сегодня день?

— Как я сюда добрался? — слова, отразившись от стен, прозвучали глухо.