Тимофей Калашников - Изнанка мира

— Сложный вопрос ты задала, непростой. Смотри-ка, не готово наше Политбюро с бухты-барахты решать бракоразводные задачки. Это же семейное право, а не политика, — в голосе Москвина не было и тени насмешки, но все насторожились, пытаясь угадать: чего хочет от них генсек. — Ну, будь добра, подожди в приемной, пока мы пошушукаемся. А чтобы ты не заснула, вот тебе, почитай, — Геннадий Андреевич взял из книжного шкафа небольшой томик и вложил его в руки Лыковой.

Ирина спокойно закинула ногу на ногу, стараясь покомфортнее устроиться на неудобном стуле. За дверью кучка старперов решала ее судьбу. Девушка вспомнила блестящие от пота залысины Москвина, его бегающие, маслянистые глазки за толстыми линзами очков… Не они решают, а он! Единоличный правитель, царь и бог. Судья и палач. Но девушка ясно заметила алчный интерес, который вспыхнул во взгляде генсека. Кажется, жены-то у него нет? Да, отец в который раз оказался прав и подсказал нужное решение. Она знает, что делать. В этот раз она победит, обязательно победит…

Прошло четверть часа, и Ирине стало скучно. Лыкова не любила читать, это занятие казалось ей напрасной тратой времени, которое с большей пользой можно потратить на иные развлечения. Чтобы чем-то себя занять, она открыла книжку, что дал Москвин. Похоже, чтение — это единственное, что могло помочь хоть как-то скоротать время, потому что разговаривать с серой мышкой, судя по всему, секретаршей, которая, не поднимая головы, заполняла бумажки, не хотелось. На потертой обложке коричневатого цвета названия было не разобрать, но чуть пожелтевшие листы плотной атласной бумаги сохранились отлично. Девушка раскрыла безымянную книгу, в глаза ей тут же бросился красный штамп станционной библиотеки «Изъять из книжного фонда. Допуск „А“. Категория „Неблагонадежный автор“». Интересные же вещи читает товарищ Москвин… Так, что же тут дальше? С первого разворота на нее весьма скептически смотрел улыбающийся очкарик, а поверх его фотографии небрежным почерком было написано: «Друзьям-соавторам Элоне, Андрею, Павлу и Косте от Майка».

— Тридцать микросентябрей в час. Стихи, — прочитав название, Ирина очень удивилась: как это понять? Ведь сентябрь — месяц… откуда же их может быть тридцать в час? И зачем генсек дал ей такую книжку? Проверяет? Может быть, и читать ее не надо?

Она подавила зарождающуюся тревогу и вспомнила, что где-то слышала, как можно гадать по книгам: закрыв глаза, берешь любую страницу, а строчка, в которую ткнешь наугад, и есть предсказание! Пожалуй, стоило проверить. Ее палец остановился на последней строке маленького стихотворения:

«Что это может означать? Сгоришь? И почему все имена написаны с маленькой буквы?»

Но подумать об этих странностях девушка не успела — из книжки выскользнул сложенный в узкую полоску листок. Лыкова подобрала его с пола и машинально развернула.

Бланк и официальная «шапка» резанули по глазам. Она хорошо их запомнила, ведь совсем недавно точно такой же ордер ей подсунул отец. И по содержанию обе бумаги не слишком-то отличались: в этой тоже речь шла об аресте и расстреле изменника делу Партии Тимофея Калашникова, шпиона Ганзы и врага народа. Но если в том, поддельном, и подпись была поддельная, то тут сомневаться не приходилось: бумагу подписал лично Москвин Г. А. Через угол шла размашистая надпись красным карандашом: «К исполнению!».

Ирина, прямая, как стрела, и напряженная, как тетива, сидела в приемной на неудобном, скрипучем стуле для посетителей. Ее сотрясала мелкая, противная дрожь, которую вызывает неизбывный страх. Страх умереть. Она опять оказалась на краю, у последней черты. И чем ближе пропасть, тем сильнее желание жить. Выжить. Любой ценой. Но жизнь ее держал в своих руках человек, который из смертных приговоров делал книжные закладки для любимых стихов…

Геннадий Андреевич еще раз представил себе дочку Лыкова — на коленях, страстно целующую его руку. Правда, в этот раз на красавице было значительно меньше одежды… Эх, если бы только она сделала это от любви. Но ведь такого никогда не будет… Вздохнув, генсек закрыл папку с личным делом Лыкова. Красным карандашом написал на уголке: «К исполнению» и поставил два восклицательных знака.