Тимофей Калашников - Изнанка мира

Геннадий Андреевич Москвин не смотрел на косноязычного докладчика. Но слушать слушал, хоть нудный и многословный отчет ничего, кроме зеленой тоски и неудержимой зевоты, не внушал. «Очередной неурожай на грибной плантации… труженики краснознаменного колхоза имени товарища Кирова… бла-бла-бла… невероятное стечение невероятных обстоятельств… бу-бу-бу… но временные трудности не помешают…»

Провинившийся второй раз подряд аграрий мог говорить все, что угодно, нести любую чушь, сыпать лозунгами и торжественными обещаниями, но судьба его в эту самую секунду готовилась самым кардинальным образом измениться. Однажды выбившись из грязи в князи, но не проявив на высокой должности достаточного рвения, не продемонстрировав необходимых для ответственного руководителя талантов, толстожопый боров (кстати, такую жопу он, похоже, наел в своем вечно голодном хозяйстве) после окончания затянувшегося спича совершит обратный кульбит — в грязь. Товарищу Москвину осталось только выбрать соответствующую кульбиту статью. Либо это будет вредительство, караемое высшей мерой, либо несоответствие занимаемой должности, приравниваемое в условиях вечного военного времени к преступной халатности, за которую полагался Берилаг — та же высшая мера, только сильно растянутая во времени.

Геннадий Андреевич поднял глаза и обвел взглядом кабинет, ставший за прошедшие годы таким родным. Ничего ненужного или роскошного, никаких излишеств, но каждый предмет хорош и функционален. Москвин втайне очень гордился, что интерьер узнаваем для любого, кто хоть мельком видел картину, на которой изображен был Владимир Ильич за работой в своем кабинете в Кремле. Стол с врезкой зеленого сукна (небольшой, но с многочисленными удобными ящичками для документов); серебряные подсвечники (бывало, электричество отключалось в самый разгар рабочего дня) и металлическая лампа с абажуром зеленого стекла (не врут медики, зеленый цвет, и правда, успокаивал глаза); три шкафа под потолок, заполненные книгами по истории Партии, но и не только (немалое богатство по нынешним временам); кожаные диваны вокруг длинного стола для заседаний, покрытого красной скатертью. Вот разве что пальма никак не желала расти при электрическом освещении… Можно было, конечно, заказать сталкерам искусственную, но не хотелось явных суррогатов. Со стены одобрительно смотрели портреты Маркса, Энгельса, Ленина и последнего лидера коммунистов — Зюганова. Мало того что это был тезка, так окружающие говорили, что и внешне генсеки очень похожи: те же крупные, крестьянские, словно рубленные топором черты лица, тот же упорный, целеустремленный взгляд…

Обреченного однопартийца он так и не одарил своим вниманием, зато задержался на пустующем месте, где обычно сидел приезжавший на совещания Анатолий Лыков, надежный, проверенный соратник.

«Что же ты, дорогой Анатолий Тимофеевич, так не вовремя оголил вверенный тебе северный фронт? Почитай, с самого начала стояли плечо к плечу, и вот, на тебе…» С осиротевшей Сталинской, да и с других станций севера Красной ветки приходили самые противоречивые сигналы о судьбе партийного лидера. Кроме того, долетали слухи о непозволительной для любого идейного коммуниста грызне за власть, о новоявленных претендентах на неожиданно опустевшее место и прочей подковерной непотребщине, творимой в условиях безвластия.