Александр Шевцов - Мы из будущего

Полуденное солнце, добравшись до высшей точки в зените, заглянуло в разрытый окоп, согревая его чрево. Со дна окопа на следопыта пустыми глазницами взирал человеческий череп. И когда быстро теряющий влагу в июльской жаре песок посыпался на выбеленную временем кость, проходя сквозь глазницы и аккуратную дырку от пули в темечке, крепко сложенный, обритый налысо парень невольно залюбовался увиденным и вспомнил песочные часы, стоявшие в серванте у бабушки. Мать, растившая его одна, часто оставляла маленького Олега у этой доброй женщины, так непохожей на нее саму. Когда в прихожей бабушка в очередной раз отчитывала маму за ее непутевую жизнь, Олег вбегал в комнату, вставал на стул, дотягивался до часов и переворачивал их, задумчиво глядя, как песчинки, обгоняя друг друга, летят вниз. Голоса женщин становились глуше, мысли уносились вдаль, и обида на мать постепенно исчезала.

Парень приподнял лопату и коротким движением вогнал ее в середину черепа, легко разрезав его пополам. Невольно вспомнилось что-то про Гамлета и Йорика, который был почему-то бедным. Впрочем, Олег не заморачивался походами в театр, он уже не помнил, где слышал фразу про «бедного Йорика», а запомнилась эта дребедень наверняка потому, что его самого из-за бритой головы называли Черепом.

Он вылез из окопа и огляделся по сторонам. Вокруг изрытой широкой поляны лениво покачивали ветками сосны, пахло сырым песком и хвоей. Подельника нигде не было. Череп тихо подошел к краю соседнего раскопа и заглянул в него. На дне, сложив руки на груди, лежал худощавый, долговязый парень и тихонько посапывал. Череп усмехнулся и не без удовольствия, поддев лопатой изрядную порцию песка, сбросил ее вниз на спящего. Реакция не заставила себя ждать. Через мгновение вопящий от негодования Спирт выскочил из окопа, ловко ногой подбросил себе в руки лопату и побежал за убегающим Черепом.

— Придурок ты, Череп! Я на пять минут глаза закрыл!

— А какого хрена ты разлегся? Ты сюда че, спать приехал?

Убедившись, что догнать шутника невозможно, Спирт метнул лопату в сторону приятеля, — инструмент как копье воткнулся в кучу вырытого песка. Череп презрительно выдернул лопату и ловко кинул ее обратно Спирту, едва успевшему отскочить в сторону.

— Иди работай!

Спирт сплюнул и заорал в сторону соседнего раскопа, из которого торчали почерневшие от времени бревна:

— Между прочим, время обеда. Жрать хочется. Борман, война войной, а обед по расписанию. Если так работать — скоро нас самих тут закапывать придется.

— Верно говоришь, кто работает — тот и ест, а вы, я смотрю, все языками чешете и в догонялки играете! — откликнулся главный.

Тренированным движением в один прием Борман выбрался из раскопа, отряхнул пыль с камуфляжных штанов и, по-хозяйски оглядев перерытую поляну, довольно присвистнул. Работа продвигалась. В этом году он решил не набирать большую команду, чтобы минимизировать расходы — бизнес становился все менее доходным, нетронутых мест практически не осталось. Из «стариков» взял только Спирта. Остальные двое были в этом деле новички и взяты были в качестве дешевой рабочей силы.

За ним вылез еще один парень — с суетливым взглядом, невзрачной внешностью. Борман с удовольствием потянулся и небрежно бросил ему:

— Чуха, давай прикинь, что у нас осталось.

Коротко кивнув, Чуха быстрым шагом направился к брезентовой палатке, установленной на краю поляны, в тени леса. Потекли томительные минуты в ожидании обеда, говорить было лень, каждый задумался о своем. Борман скорее машинально, чем специально подцепил армейским ботинком ржавую красноармейскую каску и перевернул ее — вместе с трухой на песок вывалился фрагмент черепа с клоком рыжих волос. Неприглядное зрелище не способствовало подъему аппетита, и Борман поспешил его убрать, наступив на остатки ногой. Под подошвой глухо хрустнуло. Сделав вид, что ничего не произошло, Борман деловито прошел дальше, прикидывая новые места для раскопок. Спирт отвернулся, подошел к окопу и сел, свесив в него ноги. К нему присоединился Череп.

— Слушай, Спирт, а мы здесь заразы какой-нибудь не подхватим?

— Не боись, это же труха.