Тимофей Алешкин: За семнадцать дней до апpельских календ

— Царица… Плохие вести, — она легко поднялась, пошла через комнату к выходу. — Встань, Сара. Иди за мной. Что случилось? — «Цезарь? Не может быть… не должно.» Они вышли в атрий.

— Царица, Цезаря убили сенаторы. В городе убийцы во главе шайки гладиаторов. Я едва… — все вокруг подернулось мутной дымкой. Голова закружилась, и ей пришлось остановиться.

— Еще что-то важное, Сара? Нет? Тогда иди. Скажи Литавикку… Нет, лучше пришли его ко мне, — мысли были неожиданно четкими и ясными. «Только не плакать. Сейчас некогда. Да и ИМ это нужнее, чем мне. В дом они не войдут- Литавикка и его галлов достаточно. И они не могли убить всех — должны остаться его друзья — Антоний, Лепид, Брут… И есть еще его солдаты и центурионы… Надо выждать. А кто они? Это наверняка мерзкий старик Цицерон… О, если бы они достались мне дома, в моем городе! Птолемей! Они захотят убить его… Нет, надо ждать. И мстить. Цезарь, зачем ты оставил меня одну?!» К ней подошел гигант Литавикк. Надо было еще дожить до вечера.

В портике никого не осталось. Сенаторы разбежались, последними ушли убийцы. У цоколя статуи Помпея в луже крови на полу лежал Цезарь. В дверь осторожно просунулась чья-то голова, потом человек вошел в зал.

— Эй, входите! — позвал он, обернувшись. Вошли еще двое, один волочил за собой по полу носилки. Молча они приблизились к телу. Постояли. Это были три раба из тех, кто принес недавно Цезаря в сенат.

— Ну что, взяли, что ли, — нарушил молчание первый из вошедших. Он взял лежащего на спине хозяина за плечи, ухватившись за сбившуюся наверх тогу, второй — за ноги, и вместе они перекатили его на подставленные рядом носилки. Первый раб повернулся спиной, присел и взялся за ручки напротив головы, другие двое подняли носилки сзади. Они пошли к выходу.

— Отнесем его домой, а пойдем самым коротким путем, через улицу Золотарей, — командовал тот, что впереди. Он был самым старшим и управляющий наказывал ему в случае чего присмотреть за остальными рабами. Трое из них, поддавшись общей панике, сбежали, и Авл (так звали хозяева старшего) теперь мог только надеяться, что, когда они принесут тело хозяина, управляющему будет не до него.

Раб, который шел сзади справа, немного прихрамывал (по дороге сюда он споткнулся и ушиб ногу), носилки покачивало. Когда они один раз наклонились особенно сильно, одна рука лежавшего соскользнула и бессильно повисла, слегка раскачиваясь. Скоро по ней прочертила красную полоску кровь. С края носилок тоже то и дело срывались капли.

Рабы боком спустились по ступенькам и пошли по опустевшему форуму. Тут и там валялись опрокинутые гладиаторами лотки торговцев. Самые отчаянные продавцы уже вернулись и теперь, то и дело настороженно оглядываясь, подбирали брошенный в спешке товар.

Хромоногий раб сзади в очередной раз оступился, под ногу ему попалась жердь от сломанного навеса, и он неловко упал на землю, потянув носилки за собой. Тело Цезаря перевалилось через край наклонившейся лектики [2] Носилки : мужские — открытые, женские — крытые. и тоже оказалось на земле, висевшая рука подвернулась за спину. Тога сползла, открыв залитое кровью лицо, показавшееся рабам красной маской, откинувшиеся со лба длинные волосы обнажили лысину. Цезарь застонал и открыл глаза.

Сначала была боль, боль во всем теле и особенно в правой руке за спиной. Он увидел над собой голубое весеннее небо. Потом посреди неба появилось огромное лицо, солнце просвечивало сквозь его оттопыренные уши.

— Он жив! Хозяин! Ты живой? — Цезарь с усилием прищурился и узнал говорившего. «Носильщик… Дурак. Где Авл? — вдруг он вспомнил все, что произошло. — Где я? Где Брут… и остальные?.. Негодяи, паррициды [3] Паррицида (лат.): буквально — отцеубийца, человек, попирающий нормы морали, приблизительный рус. эквивалент — подонок. », — лицо наверху исчезло, на его месте появилось такое же огромное хмурое лицо Авла.

— Хозяин, что нам делать?

— Где… я, — говорить было больно, казалось, слова всплывали из глубины тела, царапая ребра острыми гранями.

— Ты… Мы вынесли тебя на форум из сената, мы думали, что ты умер.

— Убийцы… где…

— Они ушли, они вышли из сената, к ним пришли гладиаторы, и все убежали. Мы хотели отнести тебя домой…

— Нет… — «Домой нельзя, там только рабы и защитить некому, если узнают… Как же это они так ошиблись? Тогда куда? В храм? Смешно… К Антонию? Он тоже не держит стражи. К Лепиду? А этот не предаст? А может, уже и предал. Тогда…» — На виллу… в сады, — его стали поднимать. Боль сделалась невыносимой, но он мог только тихонько стонать. Потом носилки начали мерно раскачиваться. Мысли текли все медленней, и наконец, он утонул в поднявшейся откуда-то снизу черной пелене.