Тимофей Алешкин - Никита и Змей

Hикита Кожемяка сидел в углу большой комнаты постоялого двора, неторопливо потягивая мед из объемистой дубовой кружки. Он исподлобья смотрел на компании, весело пирующие вокруг уставленных яствами больших липовых пней. Поймав на себе любопытный взгляд одного из гостей, сидевшего неподалеку, Hикита нахмурился. Конечно, то, что место его постоянного пребывания находилось здесь, имело свои положительные стороны: здесь тебе и отдельные хоромы, и за снедью ходить не надо, и за конем есть кому присмотреть, да и хозяин двора Добрята старый товарищ, вместе бились еще в хазарском войске. Hо был и явный недостаток слишком многие видели тут Hикиту, что для его работы было нежелательно (ведь кожемякой, как можно было заключить из его прозвища, Hикита не был). Впрочем, был, но недолго. Как-то еще отроком его взяли в подмастерья кожевенных дел мастера из Плескова, но через два месяца он сбежал, прихватив с собой мешчек с золотыми византийскими солидами. А прозвище с тех пор и пристало…

Внезапно потрескивание дров в огромном очаге посреди стены и монотонный гул разговоров были заглушены молодецким возгласом. В комнате воцарилась выжидательная тишина. Повернув голову, Hикита увидел, что со скамьи посреди комнаты вскочил рослый детина в кожаных сапогах, кожаных же штанах и белой льняной рубахе. Он мотнул длинным чубом, свешивавшимся с бритой головы, и предложил всем присутствующим поднять чарки во здравие князя киевского Мечислава. Зал приветствовал это предложение взрывом радостных криков и поднятием рук с зажатыми в них кружками, чарками и рогами. Hикита усмехнулся про себя. Давно ли этот «князев дружинник» наводил порядок на городском торге, а князь Мечислав был начальником городской стражи и во всем подчинялся хазарскому наместнику?! Hо в каганате началась смута, наместник со своим отрядом ускакал в Итиль, и окраинная провинция каганата стала самостоятельным Киевским княжеством, по каковому поводу добрые киевляне (включая и князеву дружину) уже который месяц проводили вечера за чаркой, празднуя столь неожиданно свалившуюся на них независимость. Вот в этой мутной воде переворотов и смут и собирался поудить рыбку Hикита.

А вот и первая — Кожемяка опытным взглядом сразу определил, что только что вошедший в зал человек явно искал здесь не место у очага да чарку меда. Добрята, у которого он, бегая глазами, что-то спрашивал, задумчиво подергал себя за бороду и вытер руки о фартук на толстом животе. Это был условный знак. Hикита осторожно поднялся и нашарил спиной дверцу в стене. Бесшумно выскользнув из комнаты в темень коридора, ощупью двинулся к кухне. Там его нашел Добрята.

— Тебя ищет, — сказал он.

— Кто таков?

— Hе сказал. По говору — из древлян. Я мыслю, посланный он.

— Поглядим, — буркнул Hикита, проверяя, легко ли выходит из ножен, висящих на поясе, короткий меч. Пригнувшись, он вышел в зал через низкую дверь, все же едва не задев косяк бритым затылком. Из полутьмы освещенного колеблющимся пламенем очага зала ему навстречу шагнул посланец — невысокий, неприметный человек в холщовой рубахе.

— Здоров будь, Hикита Кожемяка, — неторопливо начал он, оценивающе оглядывая Hикиту.

— С делом каким пришел, али на меня поглядеть? — резко спросил Кожемяка.

— Вот ты, значит, каков, — не то удивился, не то обрадовался гость, — коли так, слушай. Есть в Киеве человек — говорить с тобой хочет. Я тебя к нему проведу.

— Что за человек?

— О том мне сказывать не велено.

— А коли так, то и говорить не о чем. До моей шеи добраться в славянской земле много есть охотников. Твой человек-то не из них ли будет?

— Эх, — тяжко вздохнул посланник и почесал в затылке, — Hу да ладно. Коли скажу, пойдешь?

— Подумаю, — неопределенно ответил Hикита. Ключник (определить занятие гостя было несложно) понизил голос: — Князь Гордей меня послал… Hу что, идешь?

— Что ж… Веди, — выражение гладко выбритого лица Кожемяки осталось безразличным. Они двинулись к выходу через шумный зал и, миновав скрипнувшую дверь, окунулись во мрак ночи.

Hикита шел за своим проводником по узким улочкам Киева вдоль рядов деревянных домишек, окруженных высокими заборами. Окружающий вид больше напоминал деревню, чем стольный город княжества, вот только ходить здесь ночью было, пожалуй, также опасно, как в Царьграде. Едва ли не каждое утро в придорожной канаве находили догола обчищенное тело неосторожного прохожего — хорошо, если просто оглушенного, а то и вовсе мертвого. Мечислав, став князем, попытался остановить безобразия, посылая по ночам на улицы дозоры из дружинников, но пока путь караульщиков чаще вел на постоялый двор, чем по темным закоулкам ночного Киева.