Михаил Манахов: Арест карбонария. Поэма в одиннадцати частях с прологом, эпилогом и послесловием

Двадцать первый год. Начало мая.
Александр задумчиво сидит.
С клёкотом весёлым птичья стая
Над беседкой к северу летит.
С завистью птиц взглядом провожая,
Он подумал: -Как бы я хотел
Улететь с той журавлиной стаей
От своих бесплодных царских дел.
Птицы, вас не мучат наши страсти:
Вожделений сладостный туман,
Жажда славы, как и жажда власти.
И любви несбыточной обман.
В небесах парите вы привольных,
Нас не замечая с высоты,
Мелочных, бескрылых и безвольных,
Изолгавшихся до тошноты.
Жить чужим трудом, нужды вам нет тут,
Как и воевать, весь мир губя.
Птицы, вы одни на всю планету
Сеете добро вокруг себя.
Царь вздохнул и вышел из беседки.
Он решил вернуться в кабинет,
К золотой, но ненавистной клетке,
Где душой томился много лет.
•••
С Меттернихом он устал сражаться,
И от вероломства он устал.
Вышло всё не так, за что он брался.
И качнулся славы пьедестал.
Миражи военных поселений
Обернулись бунтами крестьян.
Вольности проект, что так лелеял
Затянул апатии туман.
Свой народ, что одичал от рабства
Понимать, считал он, не с руки.
Он мечтал о жизни в тихом графстве,
Где-нибудь в Европе, близ реки.
Где звучит свирель, не балалайка,
И всегда ухожены поля,
Вороньё не кружит чёрной стайкой.
И теплее кажется земля.
Потому скитался, как Агасфер,
С жаждой избавление найти
От судьбы, где лишь топор на плахе
Виделся ему в конце пути…

Холодом подуло из камина,
Хоть огонь в нём весело горел.
Царь себе на плечи плед накинул,
Обернулся и остолбенел.
В кресле у огня в простой шинели
Мрачно восседал Наполеон.
«То ль с ума сошёл я, в самом деле,
То ли это вновь кошмарный сон?», —
Думал Александр, объят сомненьем,
Глядя на зловещий силуэт.
Вдруг пронзила мысль, как так, без тени
Силуэт сидит, а тени нет.
В тот же миг он вспомнил донесенье,
В нём слова: «…злодей уж обречён», —
Понял он, что видит приведенье-
Тенью был теперь Наполеон.
Бывший император стал моложе,
Чем-то неземным светился лик.
Или то в огонь камина всё же
Жар из преисподней с ним проник.
Бонапарт смотрел, чуть усмехаясь,
Вскинув брови и брезгливо сморщив нос.
«Вслед за мной туда пойдёшь, я знаю», —
На камин кивнул и произнёс
Силуэт покойного тирана,
Вечного соперника царей,
Кто смирял и племена, и страны,
Возносясь над Францией своей.
«Мог бы ты в Париже всё исправить,
Если бы послушался меня, —
Продолжал он, – Францию оставить,
Честь врага достойного ценя
И мои условья отреченья-
Я за них готов был умереть.
А теперь готовься ты к мученьям
Перед тем, как в гости примешь смерть.
Ты когда то орден Беннигсену
У меня в Тильзите попросил
Для злодея, имя чьё презренно,
С чьих ты рук корону получил.
Мог ли я французскую награду
Дать убийце? Нет, не допустим
Сей позор. И вот уж скоро рядом
Буду я с отцом твоим святым.
Те, с кем ты сегодня очень дружишь,
Ополчатся на твою страну.
Твой преемник, брат, познавши ужас,
Так же, как и ты сойдёт во тьму.
Сын его рукою запоздалой
Всё ж решит освободить народ.
Только проку в этом будет мало,
И потом народ его убьёт.
Рабство дикость лишь плодит и множит,
Страшен беспощадный гнев толпы.
Рабство душ указ убить не может-
Осознаешь слишком поздно ты.
Век пройдёт, и подлые монархи
Мировую разожгут войну.
И слетят короны, иерархи,
Ну а этот мир пойдёт ко дну.
Закружится он в кровавом смерче
Революций, войн и мятежей,
Превратившись сплошь в добычу смерти,
В ночи длинных алчущих ножей.
Ты не смоешь грех, отцеубийца, —
Не прощают это небеса.
И твоя столица возмутится,
Твой народ возьмёт свободу сам.
Сам посмеет он освободиться
Из под власти царственных вельмож.
Знал ли ты, решаясь на убийство
Ночью той, куда страну ведёшь?
Будет бунт. И кровь польёт рекою.
Ведь рабы, сорвавшись вдруг с цепи,
Не способны ни на что другое.
И рванёт котёл, что век кипит.
Я рождён был, чтобы все народы
Племенем одним объединить.
Вы ж за власть свою, дрожа, свободу
Никому не в силах подарить.
Кровь от крови, словно плод от плода,
Эту цепь ничем не разрубить.
И своей трусливости в угоду
Вы меня решили отравить.
Подло, мышьяком, в таком же стиле,
Что и табакеркой да в висок.
Зря. Ведь подчинять себе стихии
В этом мире может только Бог.
Умер я. Вослед придут другие,
Смелых вам не отравить идей.
И сметёт девятый вал стихии
Вас и ваших преданных людей.
Я один сумел без гильотины
Бунтарей с законом примирить.
И страна бесправная, отныне
Станет местом, где вольготно жить.
В ней не встретить рабское унынье.
Хоть ты и вернул Бурбонам трон,
Скоро их не будет там в помине,
И опять во царствует закон.
Вспять не повернуть страну и время,
Пушками не усмирить народ.
Гроздья гнева, как свободы семя
Прорастут и власть царей падёт.
Рухнут казематы и темницы
Под напором вихря перемен.
И свобода вспыхнет, как зарница
Посреди тюремных мрачных стен.
Легитимность ваша – словоблудье,
Сказка для пещерных тёмных масс.
Век пройдёт и, просветившись, люди
Навсегда избавятся от вас.
Самодержцев праздных и развратных,
Незаконных баловней судьбы…»
И в конце ещё, совсем невнятно
Что-то прошептал и вновь застыл.
И исчез, а царь в оцепенении
Наблюдал каминных искр полёт.
«Государь!, со срочным донесеньем
Вас курьер с Святой Елены ждёт…»
Александр, как бремя наважденья
Сбросил с плеч ненужный больше плед,
Зная, что прочтёт он в донесении,
Вскрыл с гримасой ужаса пакет…