Михаил Манахов - Арест карбонария. Поэма в одиннадцати частях с прологом, эпилогом и послесловием

«Ничего себе, развлёкся!», —
Думал царь, придя в себя.
«И кошмар мой не пресёкся,
Выбор вновь гнетёт меня.
Как же быть? Жить, как и раньше
Венценосным мне рабом?
Или к чёрту бросить фальшь. И
Мир душе вернуть трудом?
Предсказанья тем опасней,
Что нельзя их разгадать
До поры, когда несчастья
Лик начнут приоткрывать.
Ну а если предсказанье
Православного царя
К роковой подводит грани?
Верить им вдвойне нельзя.
Разве должен венценосец
Верить в дьявольский сей бред?
В том позор ему несносный,
А стране опасный вред.
Быть? Не быть? Вопрос сей мучил
Принца датского давно.
Жить, судьбы не зная, лучше.
Будь, что будет. Всё равно!
Чем внимать гадалке, страстно
Трепетать, со страхом ждать
Приговор судьбы несчастной,
Лучше жить и не гадать
Чей ты завтра вызов дерзкий
Должен будешь принимать».
Царь от этих дум стал трезво
Мыслить и ровней дышать.
Он в конце концов решает:
«Шарлатанство в том, обман».
И на время забывает
Предсказанье Ленорман.

«Что, Государь Вам нагадали?», —
Пытался Чернышев спросить
Царя, но тот тогда едва ли
Был в силах с кем-то говорить.
Шатаясь, вышел он обратно,
Закрыл в задумчивости дверь.
Был не готов ответить внятно:
Чем опечален он теперь.
И лишь молчал. Свои сомнения
Не мог доверить никому.
Про эти пляшущие тени
И про пугающую тьму.
Кому сказать, кому открыться,
Зловещий выбор чтоб решить?
На чью мог честность положиться
В вопросе этом: «Быть? Не быть?»
Он, самодержец всероссийский,
И всё же раб своей судьбы.
К барьеру встать иль застрелиться
Ради страны, где все рабы.
Но этим рабство не отменишь,
Не смоешь вечное клеймо.
Царь понимал страну всё меньше,
Надеясь, что придёт само
К нему заветное решение,
Спасёт его лучом во тьме.
И он дождётся просветленья
В своём истерзанном уме.
•••
И долго он стенал и бредил,
Страдал кошмарами во сне,
Всё вспоминая, как заметил
Престранный профиль на стене.
В мельканье искр, окровавленный
Знакомый лик увидел он.
То был невинно убиенный
Отец. И с ним Наполеон.
Отец смотрел, как будто каясь.
Наполеон же угрожал,
С гримасой гневной приближаясь
И обнажая свой кинжал.
Вконец измученный кошмаром,
Решает царь, что нужно жить.
«Я не оставлю трон свой даром,
Народу буду я служить».
В решенье этом-упованье
Судьбу, как в карты, обыграть,
Испепелив воспоминания.
И неизбежность избежать.
Страну реформами возвысив,
Он думал, сможет тем вернуть
Спокойное свободомыслие,
С которым начинал свой путь.

С конституции для финнов
Стал вводить реформы он.
Следом Польша. Русь ждёт чинно.
«Ей свободу дам потом» —
Обещал царь с сердцем лёгким.
Обещанье не сдержал.
Очень быстро, жёстко, ловко
Меттерних его сломал.
Сей лукавый, лживый канцлер
На сомнениях Царя
Разыграл свой план. На карту
Страх поставил. И не зря.
Убедил его умело,
Что в России зреет бунт.
Чтобы думать и не смел он
О реформах, мол сомнут
Власть познавшие свободу
Орды дикие крестьян.
Глуховатый от природы
Государь совету внял.
Но не столько он народа,
Сколько генералитет,
Опасался. За свободу
Пили там, и громче всех.
Были там, кому свободный,
Европейской жизни стиль
Стал причудой новомодной.
Тем немало душ смутил.
И в пылу вольтерианства,
Не поняв проблемы суть,
Зашумит вовсю дворянство
Про царя и русский путь.
Генералы, офицеры
Конституцию алкали,
От царя со светлой верой
Дар свободы ожидали.
Эта вера с сейма в Польше
Осветила упованье.
Но слабела вслед, чем дольше
Государь хранил молчанье.
•••
Продолжалось всё недолго,
Изменился Государь.
На челе его тревога,
Взор стремит куда-то вдаль.
Непонятно, что случилось,
Что смутить его могло.
Ведь Европа покорилась,
Правит в ней конгресс его.
Разочарованьем горьким
Обернулись ожиданья.
Бунтом, словно взрывом громким
Полк Семёновский восстаньем,
Положил конец сомненьям.
И, как первая расплата,
Все надежды скрылись тенью,
Словно точкой невозврата.
Те, кто гнали прочь француза,
Не пятнав себя изменой,
Не смогли смириться с грузом
Муштровщины, прусской скверны.
На защиту уповали
Венценосного кумира.
Но никак не ожидали,
Что ославят их безвинно.
Меттерних одним из первых
Нашептал царю про бунт:
Что дела мол сих неверных
К революциям ведут.
И конечно царь увидел
В этом козни либералов,
Разогнал полк и обидел
Седоусых ветеранов.
•••
Уж гремят в Европе грозы,
Мрачный дух Наполеона
Подстрекает бунты грозно,
Да вовсю шатает троны.
Человек! Бедняк, владыка ль
Не дерзай равняться с Богом.
Тщетны все твои попытки,
На себя взгляни ты строго.
Пред стихиями бессильный,
Ты песчинка во Вселенной.
Лишь Творец один всесилен
Класть мосты и рушить стены.
Ахен, Лайбах и Троппау-
Жалких разочарований
Путь к отчаянию от славы,
И к насилью от воззваний.
Вместо мира снова войны
Без каких либо сомнений.
Меттерних весьма доволен,
Александр в недоуменье.
•••
Эх! Двадцатый год, мятежный
Запылал да закружил.
Александр суеверно
Бонапарта в том винил.
В том, что тот своим примером
Честь престолов обнулил
И горластым, злым и серым
Смердам головы вскружил.
Португалия, Неаполь
Там испанцы, тут Пьемонт,
Как со стапелей корабль
Революции в тот год
На Европу опустились,
Реставрации грозя.
«Словно в вихре закружились
Бонапартовы друзья», —
Александр о том всё чаще
Думал тщетно и мрачнел:
Что не так с священной властью,
Знать хотел, но не сумел
Он понять, чего народам
Не хватает. Что не так.
Всё слабее год от года
Мог понять, кто друг, кто враг.
Потому тень Бонапарта
В мятеже любом он видел.
И рассорился с Лагарпом,
Мудрецов возненавидел.
Стал чужой служить он воле
Да интригам Меттерниха.
Посылал солдат на бойню,
Вместо мира сеял лихо.
И совсем отставил планы
Дарования свободы.
И решил, что быть тираном
Благо для его народа.