Лилит Мазикина - Цыганские сказания. Собранные и записанные в различных областях Венской Империи

От избытка чувств я даже прижимаюсь головой к его груди:

– Кристо!.. Кристо!..

Сиротка Рац проходит мимо нас на кухню, кинув взгляд, исполненный яда. Мы с мужем неловко отстраняемся друг от друга, ожидая, пока она скроется из виду.

– Кристо, то есть, ты не видишь ничего непристойного в самой идее?

– Э… нет.

– И «волчицы» не поднимут меня на смех, если я предложу им тоже заниматься рукопашкой?

– Э… откуда такие мысли вообще? Они же все учатся охоте, они же «волчицы».

– Ну, мне Тот сказал.

Кристо пожимает плечами и бормочет самое цыганское восклицание на свете:

– Гадже.

Если перевести максимально точно по смыслу, получится примерно так – «Эти нецыгане сами странные, идеи у них странные, и смотрят на мир они как-то странно, вообще ни с чем не сообразно». Таким восклицанием реагируют цыганские девчонки на замечание прохожего, что в огромной юбке они не смогут забраться на вишню или яблоню за лакомством; оно срывается с губ моего дяди, когда он видит, как выбрасывают замечательную керосиновую печь пятидесятых годов производства, которую всего-то надо почистить и в одном месте поправить; поцелуи на свадьбе, голубцы всего с одним-двумя видами мяса, неумение перечислить своих родственников хотя бы до четвёртого колена во всех областях Империи, выброшенные велосипеды и скупость в подарках – всё это вызывает у цыган короткое, звонкое замечание: «Гадже». Справедливости ради, надо сказать, что второе по популярности высказывание – «Рома», что значит: вечно у цыган всё как-то сумбурно, переполошно, горячно, неровно, легкомысленно и крикливо. Выиграть в лотерею пятьсот крон и на радостях прокутить со всей махаллой две тысячи; пойти за пивом, пропасть на два месяца и вернуться в новых штанах и женатым; разругаться вдрызг с лучшим другом, поспорив, кто кого больше, крепче и вернее любит… «Рома!» – «Цыгане есть цыгане!»

Косясь на прикрытую дверь в кухню, Кристо касается губами моего лба, а потом идёт в спальню – переодеться. Я захожу в санузел. Вымыв руки, вглядываюсь в зеркало: мне кажется, или у меня стали темнее веки – почти как у вампира? Я тихонько трогаю их пальцем, но не могу прийти к однозначному выводу. Я не изменилась ни на миллиметр – и всё же лицо в зеркале как будто чужое.

Я прохожу на кухню, чтобы поздороваться со свекровью и подать ужин. От плиты тянет жареным мясом и варёной картошкой. Кухонный стол пуст, да и на кухне никого нет – пока я возилась, все уже расселись в гостиной.

Фартук, в рыбках и яхтах, купил год назад Кристо – явно с намёком на пластиковую шторку из ванной, в которой я когда-то продефилировала мимо него… чертовски давно, ещё в Пшемысле. В тот вечер картошку на моей кухне варил будущий император будущей (и прошлой) Венской Империи, а Кристо был в моих глазах не больше, чем «волчонком», требующим натаски, и дальним родственничком из провинции, нуждающемся в воспитании.

Я беру стопкой три тарелки, белого фарфора, с видами Вены на донышке – тоже напоминание о прошлом, наш первый с Кристо, почти случайный поцелуй – и вхожу с ними в гостиную.

Гостиная тоже пуста, и это на пару секунд вышибает меня из колеи. Наконец, пожав плечами, я ставлю тарелки на стол, приношу сковородку с кебабом из баранины, кастрюлю с картошкой и другую, поменьше, с соусом, раскладываю приборы.

– Эй! Еда на столе.

По обычаю, молодая жена ест после всех, на кухне. Так что со стороны домашних – просто наглость задерживать мой ужин, опаздывая на свой.

– Эй! Аллё! Цыгане!

Я заглядываю в обе спальни по очереди, но они тоже пусты. В воздухе слабо витает запах чистых здоровых тел… но где сами тела? В недоумении я встаю посреди прихожей.

– Эй… эй? Кристо? Тётя Дина?.. Ладислав? Что происходит?

Тишина длится секунды две; затем в двери за моей спиной протяжно щёлкает, открываясь, замок. Я резко оборачиваюсь и на всякий случай пячусь, пока не натыкаюсь спиной на стену. Дверь распахивается. Босые ноги обдувает сквозняком.

За ней никого нет.

Я некоторое время всматриваюсь в дверной проём. Никакого движения; только отчего-то лампочка в фойе помаргивает, да и вообще светит тусклее обычного. Пальцы левой руки складываются в «козу» сами собой. Нервно оглянувшись ещё разок, я делаю шаг, и другой, и ещё несколько шагов, пока не переступаю порог квартиры.

Кресло для охранника пусто, хотя запах дезодоранта ещё так чёток, что ясно – парень Тота отсутствует не больше нескольких минут. Я прислушиваюсь. Если тут кто-то и есть, то он не дышит, а это – чертовски плохие новости. Практически все мятежные вампиры ныне связаны нерушимой для упырей клятвой на крови, однако интересовать я могу не только их. Год-полтора назад я перебежала дорогу мёртвым жрецам из соседней Польши. Те же вампиры, только в профиль – вместо крови питаются едой с кладбищ.