Лилит Мазикина: Цыганские рассказы

© Лилит Мазикина, 2018

ISBN 978-5-4496-0617-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Как и водится в таких случаях, ничто не предвещало беды. Утро воскресенья выдалось солнечным и тихим, так что проснулся Григорий с удовольствием. Он был вообще мужчиной жизнерадостным и не любил расстраиваться из-за пустяков. Григорий с удовольствием потянулся, с удовольствием оделся и с огромным удовольствием позавтракал. После чего взял сигареты, зажигалку и пошёл покурить на свежем воздухе.

Но едва он сделал первую затяжку, как всё его замечательное настроение улетучилось.

Нет, с сигаретой было всё в порядке. Просто в этот момент Григорий кинул нежный взгляд на любимую машину – вишнёвого цвета БМВ, которую любил сильней и трепетней жены Пэпуши, а уж над его любовью к Пэпуше весь посёлок посмеивался, называя их «Ромео и Джульеттой». Такое прозвание нередко шокировало русских гостей: и Григорий, и Пэпуша были немолодыми грузными людьми.

Итак, наш немолодой «Ромео» кинул нежный взгляд на машину и обнаружил ужасное.

На вишнёвом капоте стояли тапочки.

Казалось, что тут такого? Тапочки и тапочки, на пластиковой подошве, в сине-жёлтую клетку. Такие тапочки на прошлый Новый Год цыганский женсовет области подарил каждой женщине посёлка, сумевшей высидеть лекцию о необходимости полного среднего образования в современном обществе.

В том-то и был ужас, что тапочки были женские.

Как известно каждому приличному цыгану, выше пояса цыганка свята, ниже пояса же источает скверну. Трусики, нижняя юбка или обувь – всё это также переносит скверну. Вещь, на которую поставили женские тапочки, безнадёжно «испоганена», её нельзя касаться, кроме как через толстую ткань, а пользоваться и подавно.

– Ой, Бог Отец, за что мне такое наказание, – вскричал Григорий. – Разве я какую женщину обидел, что она такую жестокость мне учинила?!

Каждый цыган в душе поэт и любое своё чувство выражает художественно даже там, где русскому человеку на ум идёт одна только фраза «ну ёоооптваюмаааать!»

На стенания страдальца выглянули из дверей и окон цыгане, высыпали любопытные ребятишки. Младший сынок Григория, шестилетний Васька, высунул курчавую голову над перилами, пытаясь разглядеть, что расстроило отца.

– Папа, смотри, у тебя на машине мамины тапочки! – радостно сказал он.

Тут уже и взрослые, охая, ахая и обсуждая происшествие, выбрались на улицу и плотно обступили автомобиль.

– О глупая женщина, я ли не был лучшим из мужей?! Не у меня ли ты ходила, бищасная, барыней, не я ли тебе дарил, дурной бабе, подарки? Всё, что душенька твоя попросит, покупал тебе по первому слову, букеты дарил, как царице, лучшую тебе одежду покупал! За что ты так жестоко поступила со мной, глупая женщина?! – возмущённо кричал Григорий. Предательство жены разбило ему сердце второй раз за утро.

– Вот оно как, с бабой так носиться! Ты ей добро, а она тебе гадостей ведро! Баба должна место своё знать! – заговорили цыгане и так свирепо начали смотреть в сторону своих жён, что те сбились стайкой и на всякий случай прятались одна за другую. В невозмутимом спокойствии остались только две старые вдовы, Марья Михай и Марья Гоман. Их пышные фигуры и послужили основным укрытием остальных цыганок.

– Глупая женщина, обманщица, бесчестная! – с чувством выкрикивал «Ромео».

– Что ты, Гришенька, что же я сделала такого, что так проклинаешь меня? – раздался за спиной жалобный грудной голос Пэпуши.

Григорий резко обернулся, чтобы в самых поэтичных выражениях высказать, что такого она ему сделала, и осёкся. Его благоверная, видно, только приняла душ и выскочила на крики, не успев толком привести себя в порядок. Она стояла в дверях в намотанном на голову полотенце, в банном халате, из-под которого в прорезь видна была полоска нижней юбки, и… в своих тапочках. Её большие чёрные глаза блестели от подступающих слёз.

– Гришенька, всё исправлю, всё, что захочешь, сделаю, только не сердись на меня, прости меня, ради Бога Отца! – молила Пэпуша. Не находя, что сказать в такой ситуации, Григорий молча ткнул пальцем в сторону машины. «Джульетта» подошла к перилам, и робость её тут же сменилась возмущением.

– Глядите, цыгане, что творится! Доброму цыгану ни за что ни про что машину испоганили! Цыганки, разве сказал он кому из вас дурное слово, разве сделал кому дурное дело?! У какой из вас хватило бесчестности так поступить?! Ой, Гришенька, что ж делать, Бог наш Отец! Такая хорошая машина, совсем ещё новая!