Лилит Мазикина - Цыганские сказания. Собранные и записанные в различных областях Венской Империи

– Лилиана, вы что, ищете законные способы мне досадить?

– Отнюдь. Я могу поклясться, что не предвидела вашей реакции. Она какая-то очень острая, на мой взгляд, – я поневоле раздражаюсь, потому что мои нервы убиты уже прошедшей неделей и особенно выходными в компании сиротки Рац.

– Подпишите аннулирование разрешения и приказов о зачислении девочки в гвардию.

– С чего это?

– С того, что ей нечего там делать. У нас служат «волки». Малышне во дворце не место.

– Курсантам Пиште Лакатошу и Ангелике Шаркёзи по шестнадцать лет, ещё трём рядовым по семнадцать. Катарина повыше и посильнее половины из них.

– Сильнее двух с половиной человек! Великолепно! Курсанты Лакатош и Шаркёзи, а также трое рядовых являются полноценными «волками», поскольку уже проходили через смерть. Катарина – ребёнок. Ещё не хватало, чтобы она совершила попытку суицида прямо во дворце.

– Будет куда лучше, если она совершит попытку суицида днём у меня дома, без присмотра хотя бы одного «волка»? Лучше сразу признайтесь, что вы намерены избавиться от единственного ребёнка Люции Шерифович, ещё и замешав в этом меня.

– Я не убиваю детей!

– Ну да, просто позволяете им умереть, поместив в опасные условия. Думать, что при этом вы остаётесь приличным человеком – немного слишком самонадеянно.

– Лилиана, вы переходите границы. Я ваш начальник.

– Но, слава богу, не хозяин. Вы можете на меня давить, но не вертеть мной и моей семьёй, словно вещицей.

– Это что, бабий бунт? Отлично. Я не хозяин, это правда. Но мы можем просто дождаться вашего хозяина, и посмотрим, что он скажет на ваши выкрутасы.

Мне перехватывает горло, и единственное, что я могу из себя выдавить, это придушенный писк:

– Что? Что?

– Я, может быть, и не ваш хозяин, но зато я знаю, что он приезжает уже в эту пятницу. Вот и посмотрим, как вы запоёте, когда с вами поговорят действительно по-хозяйски. Надеюсь, Ловашу не придётся слишком утруждать себя бичом. Жалко портить такую хорошенькую шкурку.

– ЧТО?!

Сожри меня многорогий, если я понимаю, как у меня в руках оказалось пресс-папье… и как я умудрилась не попасть им в холёное лицо вампира, стоявшего в каких-то восьми или десяти шагах от меня. Гордый и статный першерон чистого серебра врезается в зеркальную дверь шкафа; стекло прыскает, кажется, во все стороны.

– Амальгама! – взвизгивает Тот, отшатываясь и в ужасе глядя на левую руку: тыльная сторона ладони порезана осколками зеркала. На левой щеке у него тоже царапины, хотя и помельче.

– Простите, – выдавливаю я. – Э… могу я как-то помочь?

– Раны от серебра не заживают! Я истеку кровью из-за пореза на руке только потому, что вам вздумалось показать мне характер! – упырь поднимает правой рукой левое запястье и возмущённо трясёт им в воздухе. – Какого чёрта! Что мне теперь делать? Ходить везде с человеком, чтобы постоянно восполнять запас крови?!

– Я могу вырезать повреждённые участки кожи и плоти перочинным ножом, тогда срастётся, как обычная рана.

Ладислав смотрит на меня с изумлением. Не могу поверить, но среди вампиров, кажется, не в ходу такой простой и очевидный способ лечения.

– Действуйте! Скорее!.. Вы с ума сошли, режьте тоньше, вы меня изуродуете!

– Ничего, ткани можно будет растянуть упражнениями.

– Вы представляете себе, насколько это… Господи, не обдели меня милосердием своим – аккуратнее же!.. вы представляете себе, насколько это больно?!

– Я думала, вампиры не чувствительны к боли.

– Не могу поверить, что вы такая невежда. Мы просто хорошо умеем терпеть. Эй!

– На лице тоже царапины. Если вы хотите, можно, конечно, ходить, интересно сочась кровью.

– Пресвятая Богородица, смилуйся! – аккуратнее, я не хочу ходить, как Квазимодо – с одним глазом. Эти ткани, знаете ли, не восстанавливаются!

– Главное, не дёрните непроизвольно головой. Мне и так трудно ровно стоять на цыпочках.

– Святые апостолы! За что мне это наказание!

– Да успокойтесь, я закончила. Держите на память. Можете хранить, как раввин, в баночке с солью.

Тот вылетает из моего кабинета, так и зажав в руке обрезки кожи. Я мизинцем нажимаю селектор:

– Господин Балог, принесите мне чем-нибудь вытереться. Не хочется идти по коридору с окровавленными руками и зря вызывать панику.

В ожидании секретаря я непроизвольно потираю лицо. Наверное, подавая мне мокрое полотенце, венгр задаётся вопросом, не попыталась ли я съесть начальника имперской службы безопасности.