Лилит Мазикина: Мария и война

Лилит Мазикина

__________ В Лемберге крыши круты,

__________ в Лемберге улочки гнуты.

__________ По крышам гуляют кошки -

__________ охотятся на голубей.

__________ В Лемберге чудо-погода.

__________ Марии скоро два года.

__________ Мария глядит в окошко

__________ глазами нет голубей.

__________ Няня над вышивкой дремлет -

__________ будто пастору внемлет:

__________ клонит голову, мелко

__________ седою трясёт косой.

__________ Марие на фартучек новый

__________ капает сок вишнёвый.

__________ На горку ягод в тарелке

__________ падает луч косой.

Мария родилась на десять лет позже века, и, значит, была на десять лет младше своего брата Павлуся. Она всегда, всегда, всегда знала, что она - чудесная девочка, и что вокруг неё всё чудесное, так же просто, как дети в других семьях знали, что отец утром уходит на завод или что курам надо давать зерно. Мария знала, что у неё кудряшки - просто золото, что щёчки - как яблочки и что все её любят. Нянюшка перешла Марии от Павлуся по наследству; она уже Павлусю досталась старенькая, а Марии и подавно, и нянюшку надо было жалеть. Но иногда было трудно, потому что хотелось на неё сердиться.

Вот уже несколько дней окна в детской не отпирались и были задёрнуты плотными портьерами, за которые нельзя было заглядывать ни в коем случае. Гулять Марию тоже не водили, хотя Павлусь гулял целыми днями, как хотел. Раньше, если Марию не пускали гулять, ей совали в утешение пряничек или конфетку, но теперь ничто не скрашивало печальное сидение в полутёмной детской.

- Няня, а когда я совсем крошечкой была, ты меня пускала на окно, - пожаловалась Мария. - И не боялась, хотя я могла свалиться.

- А то ты большая стала, паненка, - противно поддразнила няня. - Сейчас другое дело. Сейчас пули лупят. Если тебя прибьёт, что я, бедная, делать буду? А папенька? А маменька? Надо о них думать.

- На крыше голуби ходят, - возразила девочка. - Я их отсюда слышу. Когда стреляют, они не курлыкают.

- Сейчас не стреляют, потом снова стрелять начнут. Голуби улететь успеют, а у тебя крылышков нету. Поиграй, паненка, с куклой и с мишкой.

Мария очень рассердилась на няню, и потому назло стала играть в войну. Мишка был австрийский солдат, а кукла Аня, привезённая когда-то из Санкт-Петербурга, стала российским солдатом. Они друг в друга стреляли - бах! бах! - и по очереди падали, сражённые. Так Павлусь играл в своих солдатиков, пока ещё не стал таким длиннющим.

Была бы мама дома, можно было бы её попросить почитать; но мама была у своей тёти, которая сильно болела. Мама за ней ухаживала, а папа был в госпитале, оперировал. Мария положила куклу Аню и накрыла её носовым платком, а рядом поставила мишку: теперь они были врач и раненый, и врач вынимал из раненого пули, чтобы тот поскорее выздоровел.

Эта игра няне нравилась больше, Мария видела по сморщенному маленькому лицу. Но девочка уже перестала злиться, так что игру не прекратила.

Снизу бухнула входная дверь. Няня насторожилась и вдруг приложила палец к губам. Мария и сама поняла, что что-то не так. Ни папа, ни мама, ни Павлусь так с дверью не обращались. Потом же папа всегда кричал снизу: "Доброго вечера, я дома!", а Павлусь начинал бегать по дому. Тот же, кто бухнул дверью, стал подниматься по лестнице тяжёлыми и медленными шагами: бух, бух, бух. Иногда он останавливался, словно пытался услышать, есть ли кто в доме живой.

Нянюшка, перекрестившись, посадила Марию на разобранную всё ещё постель, за подушку, и сверху кинула одеяло. Она ничего не сказала, но девочка опять сама поняла, что надо сидеть тихо.

Тот, кто поднимался по лестнице, остановился перед дверью в детскую, а потом вошёл. Нянюшка вскрикнула.

- На кровать... дай лечь мне, - с трудом сказал голос, и знакомый, и незнакомый. Мария чуть отвернула край одеяла, чтобы поглядеть, и увидела Павлуся. Всё лицо у него было мокрое, ко лбу прилипли волосы и только начавшие пробиваться усики склеились над побелевшими губами. Он был в своей обычной гимназической форме, и она тоже была мокрая - в некоторых местах. Няня подхватила Павлуся под руку и повела его к кровати, где Мария сидела. Брат тяжело лёг на простыни прямо в одежде, и девочка, опомнившись, скинула с себя одеяло.

Павлусь поглядел на неё и ничего не сказал.

- Братик, тебе плохо? - спросила девочка. - Может, тебе воды принести? Хочешь?

- Хочу, - сказал Павлусь так тихо, что Мария еле услышала.

- Скорее, няня, неси воды, - повелительно крикнула девочка. - Сейчас, Павлусь. Дай я вытру тебе лицо.