Глава рода

Весна. Сколько в этом слове счастья для каждого отрока. С наступлением зимы, казалось и сама жизнь застыла, а теперь, всё оживало. Снова начиналась активная работа в полях, пастухи водили скотину на выпас, деревья приоделись в свои зелёные платья, солнце припекало на удивление сильно, а вода блестящей в солнечных лучах реки заманчиво манила в свои объятия.

Но самым главным событием для всего городка было то, что скоро их похода должна вернуться сотня. Сотня кованной конной рати вышла за ворота ещё в конце осени, отправляясь на границу, нести службу по приказу князя Туровского, защищая земли от набегов северных соседей, перекрытия речного пути, по которому любили путешествовать нурманы, а так же для карательного похода в глубь местных лесов и болот, чтобы показать распоясавшимся язычникам, кто хозяин на этих землях.

В большом поместье сотника уже с самого утра был шум и гам: женщины уже приступили к своим делам. В это же время в комнате под самым чердаком медленно проснулся единственный мужчина оставшийся в доме. Если быть точным, то не мужчина, а отрок четырнадцати лет отроду. Как и каждое утро уже на протяжении длительного времени, проснулся он от того, что в паху ломило, а тёплая волчья шкура поднималась бугром в том месте. И снова парень мысленно порадовался тому, что он уже как год ушёл из женского крыла поместья. Ведь до тринадцати лет дети жили с матерью, ну, а после, парня переводили в общую часть дома, а размер поместья Лисовых это позволял.

Митька Лисов шустро подскочил с кровати и потягиваясь, начал одеваться. Родители и соседи всегда с удивлением отмечали, насколько быстро он рос и каких статей набирал. Ростом он уже не уступал ни отцу, ни деду, был так же черноволос, но если бороды и волосы старших мужчин рода — отца, деда и дядьки, — были всегда аккуратны, то его вихры постоянно были растрёпаны и были в жутком беспорядке. У него было такое же узкое лицо с широкими скулами, губы зачастую были искривлены в полуулыбке, тонкий прямой нос имел хищный разлёт крыльев, а обычно слегка прищуренные глаза имели какой- голубовато-серый, холодный, стальной оттенок.

Увидевшая его ведунья, которая проходила через городок, посмотрев в глаза тогда ещё маленького Митьки сказала родителям, что его глаза подобны клинку покрытому изморозью: вроде покрытый льдом клинок не опасен, но эта была лишь обманчивая изморозь, под которой скрывается не менее ледяное лезвие оружия. Тогда ещё будучи сопляком, Митька не понял туманного заявления старой ведуньи, а вот родители поняли, и кажется, сделали какие-то свои выводы. Наверное из-за этого, уже в шесть лет отец начал обучать Митьку воинскому делу. Поэтому сейчас, в свои восемнадцать, он уже немного оброс мышцами, пусть и не такими как у взрослых мужей семейства, но всё же впечатляющими для его возраста. При этом его стан сохранил гибкость и стройность, граничащую с некой тонкостью.

Митька посмотрел в своё отражение в кадке с водой и умывшись ледяной водой, почувствовал, как в штанах медленно опадает его вздыбившийся орган. Ещё прошлым летом купаясь на реке, он заметил, что его чресла больше, чем у одногодок. Появившаяся тогда мысль посмотреть и сравнить со взрослыми мужами, за год так и не осуществилась.

Прогнав все мысли из головы и почувствовав, как на лице снова появилось неизвестно откуда появившееся выражение со слегка приподнятой одной бровью, словно он с лёгкой насмешкой смотрит на малыша несмышлёныша, отрок встряхнул головой, сгоняя такое выражение и вышел из комнаты, направляясь на кухню.

Там же всё кипело. Семья была большой и богатой, поэтому весь дом мог похвастаться крепкой, хорошей мебелью и красивым дорогим скарбом. У печи и столов крутились все женщины рода: жена сотника, бабушка Митьки — Агрофена — высокая, статная женщина сорока трёх лет с прекрасной сохранившейся фигурой и красотой, несмотря на годы и рождение двух сыновей, выглядевшая ровесницей своих невесток. Татьяне и Анне-старшей, было по двадцать девять лет и были они сёстрами. Русая и светловолосая, цвета пшеницы, обе высокие и статные с сохранившимися фигурами, несмотря на множество родов Анна-старшая была матерью двойняшек Анны-младшей и Машки — девиц девятнадцати лет отроду, Митьки и двойняшек младших — Сеньки и Ельки, которым было по десять лет. Татьяна же была женой Ильи — дядьки Митьки, и матерью Демьяна и Петра, которые в прошлом году, по наступлению восемнадцати лет, стали новиками в сотне. Сейчас они вместе со своим отцом, как и остальные мужи семейства были на границе.