Василий Щепетнёв - Темные зеркала

— Да, заговорщики…

— Заговорщики хотели заставить Павла отвратиться от чернокнижия, но в смерти его неповинны. Есть свидетельства, написанные участниками заговора много лет спустя. Обстоятельства кончины императора были таковы, что они предпочли остаться в памяти потомков убийцами, нежели открыть правду об императоре-некроманте. Его сын до последних дней своих замаливал грехи отца, а книги… книги опять скрылись из виду, пока матушка моя не извлекла их на свет в девятьсот двенадцатом году. Совсем недавно она передала их мне, решив, что с нее достаточно.

Алексей слышал в своих словах хвастовство ребенка, рассказывающего, какая у них страшная собака живет в конуре. Чего-чего, а хвастать в детстве ему не приходилось. Как хвастать наследнику престола? Чем? Превосходство его подразумевалось и не оспаривалось никогда. А потребность осталась и давала о себе знать в самый неподходящий момент.

— Разумеется, я драматизирую и говорю о книгах так, как делал это мой дядя Николай Николаевич. Я просил его рассказать что-нибудь страшное, любил страсть — про колдунов, вурдалаков, оборотней, — и он, под большим секретом, шептал мне вечерами жуткие истории. И про библиотеку Иоанна Грозного тоже. Да вы берите, открывайте…

Бови расстегнул застежки книги. Крупные, они покрыты были резьбой, отчего делались на ощупь шероховатыми, негладкими. Маркиз прищурился, пытаясь рассмотреть орнамент.

— Это средневековый левша постарался. На пряжках выгравированы Четьи-Минеи, как и уместились. Если взять сильную лупу, то можно разобрать, — пояснил Алексей. Он опять будто хвастал.

Маркиз раскрыл книгу — и замер. Потом перелистнул, еще и еще.

— Далее есть перевод на латинский язык. Сделан по приказу царицы Клеопатры для Цезаря. «Хвастаю, хвастаю», — снова подумал Алексей.

Маркиз не обращал внимания на слова Алексея — он вчитывался в строки непонятной, таинственной письменности. Для Бови, впрочем, она понятна, если тот действительно превзошел Шампольона. Иероглифы, руны, да…

Наконец, Бови опомнился:

— Я не смел… Не смел надеяться…

— Нашли что-то любопытное, маркиз?

— Любопытное? Это не то слово, Ваше Императорское Величество. Невероятное! Фантастическое!

— Неужели? — а самой хвастливой была притворная скромность. Алексей был бы огорчен не на шутку иной реакцией маркиза.

— В средневековой литературе встречались ссылки на эту книгу и комментарий к ней одного арабского теософа, комментарий настолько странный, что автора всегда называют «безумным арабом», но сама книга считалась невозвратно утерянной…

— Я рад, что ваш приезд сюда оказался небесполезным.

— Мой приезд сюда, может быть, одно из… нет, самое удивительное событие в моей жизни.

— В таком случае, вы, вероятно, желаете поскорее приступить к работе?

— Если Ваше Императорское Величество позволит…

— Ну, тогда не буду вам мешать. Вы можете приходить сюда в любое время дня, делать какие угодно выписки и зарисовки — но только для вашего личного пользования. Позднее мы обсудим возможность публикации, но сейчас, думаю, это преждевременно.

— Я согласен на любые условия, которые будут угодны Вашему Императорскому Величеству.

— И еще — в библиотеке нет искусственного освещения, поэтому после наступления темноты она закрывается. Мы, знаете ли, опасаемся пользоваться огнем — здесь.

— Я понимаю.

Алексей оставил маркиза в библиотеке. Книжечку почитать на сон грядущий. Про страшное. До вечера еще далеко. Пусть ознакомится, составит представление, а потом и рукопись ему дать, скромного А. Романова. Или воспользоваться псевдонимом? Игрушки, игрушки. Дедушка был государем полным, самодержцем и всех развлечений имел — водки выпить. Папенька часть полномочий думе делегировал — и появились в «Пиве» работы некоего И. Романова, фотографа-пейзажиста. А у самого едва половина власти осталась — да нет, что перед собой притворяться, половина пять лет назад была, сейчас и четверть много будет, зато возник любитель науки широкого профиля Романов А. Шило на мыло. Сидение в Абрамцеве. Илюша Муромский сидел, да богатырем встал, а некто Романов А.? Так и останется — неким?

Он гулял по террасе нового летнего дворца. Благорастворение воздухов, запах Руси. Дворец ему нравился — очень маленький, очень скромный, чуть больше Петровской резиденции в Петрограде. И место. Лес окружил, объял дворец, создавая обитаемый остров девятнадцатого века — даже моторы сюда не пускались, за две версты от дворца осталась последняя на Руси Императорская почтовая станция, и лошади везли оттуда, из двадцатого века сюда, в девятнадцатый. Даже дальше, восемнадцатый. Дворец деревянный, вокруг почти все деревянное, кроме библиотечного флигеля, — так здоровью полезнее. Поменьше людей, в простоте совершенство. Отдыхалось здесь действительно хорошо, и Сашенька не болел, не кашлял, но сколько можно отдыхать?