Алекс Коста - Вавилон и Башня

– Понял.

– Как сможешь нормально ходить, снимай. Понял? Что мне все время вместо няньки с тобой?

– Угу, – согласился Мукнаил.

Они шли дальше и дальше. Иногда им попадались прямоугольные карманы в этих туннелях, иногда длинные колодцы, ведущие наверх.

Наконец, пришли в какой-то зал. Мукнаил сразу увидел то, что только и мечтал увидеть последние, последние… он не знал сколько… по его подсчетам, тысячу лет, пока лежал на грязном одеяле и довольствовался образами с протухшей морковью и опаленными деревьями, а не своими обычными – яркими и свежими.

Посреди зала стояли ложементы. Штук десять разных моделей.

Мукнаил открыл рот, изобразил что-то типа «о-у-ха-ху» и побежал к одному из них, самому привлекательному, бежевому внутри и розовому в основании. Такому прекрасному розовому мягкому ложементу!

– Оу-ха-ха! – сделал несколько прыжков Мукнаил на своих негнущихся из-за скоб ногах и плюхнулся в ложемент, приготовившись к образам. Только вот… что он выберет сначала?

«Массаж! – уже примостившись, решил Мукнаил. – Массаж!»

Именно это ему сейчас больше всего нужно, после всей этой боли, издевательств, нарушений его драгоценного био.

Но… от ложемента Мукнаил ничего не почувствовал, кроме гладкой и мягкой поверхности. «Гладкое, мягкое, чистое – это, конечно, тоже хорошо, – благоразумно подумал Мукнаил. – Но где же образы?!»

Только сейчас, немного успокоившись, он огляделся и увидел нескольких людей, которые не то весело, не то грустно улыбались, глядя на него. Зато Джин уж точно не стеснялась веселиться.

– А-ха-ха-ха! – захлебывалась она, одновременно давясь затяжками очередной сигареты. – А-ху-хо! Вот клоун-то! Ну ты даешь, парень! Ну ты даешь! Все, тю-тю! Нет больше твоих облаков, полей и прочей дряни. Учись уже жить…

– Ладно тебе, Джин, – прервал поток издевательств знакомый голос.

«Ульма», – узнал его Мукнаил, все еще беззвучно трясясь, ловя ртом воздух, сообразив наконец, что ложементы здесь не работают. Он не успел передумать еще более пугающую, огромную по масштабам ужаса мысль, что ложементы теперь нигде не работают, как к нему подошел Ульма и положил руку на плечо:

– Да ладно тебе.

От прежнего Ульма остались только светлые волосы. Сам он был перевязан ремнями, как и Джин, а на коленях почти такие же, как у Мукнаила, скобы, только не с металлическими рычажками, а кожаными, гнущимися.

– Что… что это? – показал Мукнаил на ремни.

– А, это… кости у нас слабые и скелет. Это скрепляющие штуки. Джин придумала. Да и она в таких ходит. Вон, тебе тоже подберем. Эти, металлические, которые у тебя, только на первое время. Потом кости окрепнут…

Мукнаил уже не слушал. До него наконец дошел смысл слов Джины про «не будет больше ни облака, ни поля», а потом слов Ульма про «первое время».

Все это вместе пугало, расстраивало, буквально переворачивало изнутри Мукнаила. Он понимал, что теперь должен научиться жить какой-то новой, неведомой ему жизнью. В которой нет образов, инструкторов, профессоров и… это он не мог произнести, но мысль нагоняла необратимо… нет облака.

– Надо искать торговый центр, – подгоняла Джин. – Био не осталось. Дистиллята на долго не хватит. Нам припасы нужны.

– Припасы… припасы… послышалось с разных сторон.

Мукнаил пригляделся и заметил, что в комнате было человек десять. Асофы он не видел. Но все присутствующие явно… не выше сотого этажа, волосы и глаза темные. Ульма выделялся на их фоне. Ну и Джин, конечно. Не такая рослая, а фигура страшно изуродована, маленькая, сгорбленная, сухая. Зато у нее было не так много ремней на ногах и руках.

– Где теперь мы их найдем? Все уже давно живут с био! Жили… – поправился Ульма.

– Не знаю. Искать надо, – настаивала Джин. – Био скоро перестанет действовать. А вы вон какие рослые! Передо́хнете без провизии-то.

Мукнаил закрыл глаза. Он не хотел слушать, о чем все говорили. Сквозь этот гул, в котором явно вырисовывался голос Ульма, Мукнаил с горечью думал о том, что сейчас его куда-то потащат, дальше, по этому коридору, заставят искать какой-то торговый центр, надевать такие же, как у всех, дурацкие ремни. Нет, нет… он пытался восстановить образ сплава по бурной реке. Но вместо сплава получались какие-то обрывки, брызги, вопли, взмахи весла. В общем, ничего не получалось.

Потом вспомнил Розевича. «Что там с ним стало? Если отключили облако, он даже из ложемента своего не сдвинется!» – с горечью подумал Мукнаил, хотя Розевичу не то чтобы когда-то симпатизировал.