– В Подгоре есть одно из полных изданий заветов Спасителя.
Миронос всплеснул руками.
– Подготовь записи к его отлучению. Казнишь публично. Надо показать, что сатана может похитить душу любого, даже священника.
– Святейший, – монах еле заметно улыбнулся. Он не признавал ни малейшего сомнения в догматах библии. А настоятель храма в Подгоре давно выказывал еретические мысли. Уж кто-кто, а главный чистильщик знал все.
– Как дела в твоей лаборатории? – спросил Миронос, выделив слово «твоей». – Мы не молодеем. Скорее, брат Филипп. Люди платят не за то, чтобы их превращали в мутантов. Прости, Господи, грехи наши, – он бросил быстрый взгляд в потолок и перекрестился.
– Делаю что могу. – Монах тоже перекрестился и поклонился. – Видны явные улучшения качеств испытуемых, но пока нестабильны и не точны. Не хватает слезы для опытов.
– Да-да-да. Одна и та же песня.
– Но святейший…
– А что если начать использовать сбереженный мут святых мужей? – спросил Миронос.
– Но они заплатили за сохранность. И это супротивится закону божьему…
– Ну-ну, Филипп. Я – закон божий. Через меня говорит сам бог! И ведь никто не узнает. Вот скажи, когда мы научимся воскрешать людей, используя их мут, нужен ли нам Миронос Шамгун? Разве мало он натворил в свое время?.. Занимайся. Да хранит тебя Господь.
Монах поклонился.
– Ваша воля свята.
Они подошли к покоям Мироноса. Филипп замер в смиренной позе. Первосвященник быстро перекрестил главного чистильщика и исчез за дверью, не сказав больше ни слова.
* * *
– Лицом к стене! – скомандовал солдат.
Грэм уперся лбом в холодный камень. От сырой стены тянуло плесенью.
Наступило время завтрака. Обеда тут не было вовсе, а на ужин было то же самое – каша и затхлая вода с болотным привкусом. Кормили так, чтобы пленник не умер с голоду, потому что дальнейшая судьба его была туманна, и переводить продукты на будущего мертвеца бессмысленно. Голод и жажда преследовали круглые сутки, хоть жуй мох и облизывай камни.
Брякнул черпак в миске. В животе заурчало.
– Спасибо, Господи, за хлеб насущный, – прошептал Грэм и сглотнул слюну.
– Держи, панголин, – сказал надзиратель и поставил кружку с водой. – Я чуть не забыл. Гляди не обоссысь.
Он рассмеялся и вылил половину на пол.
– Спасибо, Господи, за воду живительную.
Солдат шмыгнул кривым носом и пошел к следующей камере. Только тогда Грэм приблизился к еде. Два таракана с досадой отскочили в тень. Панголин сделал несколько жадных глотков воды и принялся руками запихивать в рот гороховую кашу. Холодная, пресная, хрустящая на зубах мелкими камешками и недоваренными зернами, она безжизненно падала в желудок. Грэм проглотил последний комок и допил мутную воду. После тщательно вылизал миску. Все, до вечера больше ничего не будет.
Скорее всего, это остатки ужина солдат. Возможно, сдобренная кусочками тушеной курочки или оленины и острой ароматной подливой горячая каша имела бы другой вкус. Но выбирать не приходилось.
Грэм первый просунул сквозь решетку миску с кружкой и отошел к дальней стене. Здесь были почти не слышно чавканья соседей. Он перекрестился, сел на колени и коснулся лбом холодного пола.
– О, Господи, я благодарю Тебя за ниспосланные мне испытания. Я смиренно принимаю их и верю, что Ты любишь меня и никогда не оставишь.
Гнетущие мысли уходили в холодный камень. В голове становилось тихо и спокойно. Чувство блаженства и единения со всем миром охватили Грэма. Исчезла боль, исчезла камера, исчезли напряженные тюремные шорохи, исчез он сам – растворился в черном безмолвии. Время остановилось.
Перед глазами возник отец Иаков. Он склонился над потрепанной книгой: «Вот оно: …А покажет вход в пещеру орел – птица гордая. И там склеп, где покоится книга дьявольская. Никому не дозволено брать ее. Только тот, кто болеет за веру праведную. Должен предать огню то ада исчадие… Дьявол книг не пишет, книги пишет человек! Отыщи ее и принеси мне. Я ее уничтожу, но прежде я хочу знать, что в ней».
Седой старик поднял голову и глянул прямо на Грэма. В его глазах горел огонь. Сейчас он походил больше на воина, чем на священника.
«Я знаю, что ты достоин этой святой миссии. Ты уже готов! Я вижу тебя – вершителя наказа великого Мироноса! Мой мальчик», – сказал отец Иаков.
Губы старика расплылись в умиленной улыбке, и он вновь стал самим собой: добрым учителем, заменившим Грэму отца и мать. Длинные седые волосы, редкая борода, смеющиеся голубые глаза и крючковатый птичий нос. Таким его видел Грэм всегда, и в тот день, когда старик нашел его на улице, и сейчас. От него исходило тепло и счастье, которым он с удовольствием делился с каждым.
Читать дальше