Геннадий Прашкевич - Теория прогресса

«Белый! Где твоя мамка, Белый?»

Услышав про мамку (была у них такая игра), Белый ложился на доски пола и внимательно смотрел на Вовку. Конечно, не мамку свою он вспоминал, а ожидал какой-нибудь подачки. А все равно как бы и вспоминал. Далеко от Белого находилась сейчас его мамка. Ее еще в Архангельске Леонтий Иванович обменял у англичан с морского конвоя на новенький гелиограф Кэмпбелла. Наверное, плыла сейчас мамка Белого к берегам Англии, а ее новый хозяин – штурман эсминца «Саллен» Берт Нельсон – гордился русской ездовой собакой и ласково трепал ее густой теплый затылок, настороженно посматривая на небо – не пикирует ли из низких облаков на его эсминец тяжелый «Юнкерс»?

В Северном море опасно, а вот в Карском…

Ну прямо стыдно становилось Вовке за жирный угольный дым буксира, которым пахло, наверное, даже на дне моря. И за боцмана Хоботило, начинавшего суетиться, чуть только пробивалось сквозь облачность низкое полярное солнце, становилось стыдно. И за капитана Свиблова в белом шарфике, всегда как бы лебезившего перед маминым радистом. И даже за себя. Да, и за себя тоже. Ведь вот не уговорил пермского военкома отправить молодого радиста на самый опасный участок фронта. Пусть курсы любителей-коротковолновиков Вовка так и не закончил и справка у него липовая, но детекторные приемники знает и азбуку Морзе отстукивает быстро. Конечно, не двести знаков в минуту, как Колька Милевский, но с элементарными погодными сводками справится. И вообще… Будь Вовка капитаном «Мирного», буксир не прятался бы в тумане… Будь он капитаном «Мирного», шли бы сейчас прямо на Крайночной, не шарахались трусливо из жмучи в морозгу. А появись фашистская подлодка, бежать не стали бы, а полным ходом пошли на таран!

Но Вовка был пассажиром.

Иждивенцем, как противно говорил боцман.

И взяли его на борт только потому, что с Крайночного буксир уходил в Игарку, а в Игарке жила Вовкина бабушка – Яна Тимофеевна Пушкарёва. Одна только мама знала, каких трудов стоило договориться с Главным Управлением Главсевморпути о том, чтобы Вовку взяли на борт «Мирного». «Так что не лезь лишний раз боцману под ноги, – ругалась она. – Не мозоль ему глаза».

«А чего он иждивенцем обзывается?»

«Да потому, что занят, а ты под ногами вертишься!»

«А чего он отобрал мой свисток?»

«Ох, Вовка! Займись учебой».

На голове у мамы – рыжая меховая шапка. Длинные меховые уши красиво падают на грудь. Вся ладная, крепкая, а мыслит неверно. «Займись учебой!»

Но с мамой не поспоришь. Она вся в бабушку. Волевая.

На острове Врангеля (еще до войны) мама разыскала в пургу заблудившегося в тундре геолога. По рыхлому снегу без лыж прошла за сутки почти двадцать километров. Переплывала на байдарке знаменитую Большую полынью. Душа в душу жила с местными эскимосами. С одним (его звали Аньялик) Вовка даже подружился. Аньялик приезжал в Ленинград учиться в Институт народов Севера и приходил к Пушкарёвым в гости. Курил короткую трубку, пил чай, звал маму на остров Врангеля. «На острове без тебя пусто, умилек, – говорил, сладко щуря глаза. – Мы олешков для тебя пасем, умилек. Мы тебе зверя морского бьем. Все эскимосы тебя ждут, Клавдя!»

Или бабушка. Она уже десять лет живет в Игарке. «При могиле деда».

Дед умер в начале тридцатых, а баба Яна все равно в Ленинград не возвращается. «Мне легче так. При могиле». Хотя на самом деле живет не при могиле, а в обыкновенном низком бараке, срубленном из черной лиственницы. Через весь барак тянется длинный коридор, заставленный бочками, кадушками, ларями и сундуками. В таком коридоре удобно играть в прятки, качать «зоску», стучать медяками о косяки. Яну Тимофеевну побаиваются все взрослые, потому что была она крупная и жилистая, лихо умеет ругаться и всегда попыхивает самодельной деревянной трубкой. Когда баба Яна приезжала в Ленинград, в большой пятикомнатной квартире Пушкарёвых сразу начинало пахнуть трубочным табаком и все начинали смеяться и вспоминать. «А ты слушай да ложку не выпускай из руки, – покрикивала баба Яна на Вовку. – Я из тебя Амундсена сделаю!»

Это была ее мечта: вырастить из тонкошеего внука Амундсена.

Вовка уже знал, что Руал Амундсен – это великий полярный путешественник, но почему-то ему казалось, что сделать из него Амундсена означает, прежде всего, тайное желание бабы Яны научить его лихо ругаться и курить трубку. Правда, когда однажды в туалете он тайком затянулся удушливым трубочным табаком, баба Яна лично вздула Вовку так, что мама удивилась: «Он же еще ребенок!»