Валерий Красников - Кроманьонец

Я смотрел на почерневшее дерево, лежащее в воде, и не мог рассмотреть просвет между ним и рекой. Вода давила, билась о могучий ствол, но не могла опрокинуться выше, с шумом и водоворотами бурлила за ним. Вроде и недолго простоял там, но спины соплеменников уже скрылись из вида и я поспешил за ними.

Мы поднимались все выше и выше, изнемогая уже от жары. Не то, чтобы воздух прогрелся до духоты, он по-прежнему был свежим и прозрачным, каким бывает только в горах, но солнце жарило как в аду, трудно дышалось, тело обильно потело и чесалось. Я давно перестал обращать внимание на пейзажи и смотрел только под ноги, и почти перестал удивляться тому, как, по каким приметам, Уро удается разглядеть тропу и уверенно вести наш отряд то по лесу, то по пологим холмам, поросшим молодой изумрудной травкой.

Остановились мы только на закате у озерка стоящего подо льдом. Деревья тут не росли. Куда ни кинь взгляд – видны только валуны самых причудливых очертаний. Солнце уже не грело, и недвижимый холодный воздух медленно вымораживал все вокруг. А когда подул ветерок, мне захотелось лечь на камни, свернуться калачиком и умереть. Запылал костерок, застучали топоры об лед. Я побрел к озеру, чтобы помочь соплеменникам и сбросить странную апатию, парализующую мою волю.

Пили прямо из полыньи и, как ни странно, мне от ледяной водички стало легче. Появилась бодрость в теле и будто теплее стало… У костра погрызли подмерзшее, окаменевшее сушеное мясо и прижавшись друг к другу уснули. А утром, едва раскрыл глаза, вспомнились лермонтовские строки:

Чувствовал себя так скверно, будто вчера был избит и брошен без помощи. Еле поднялся на ноги, чтобы как-то размять окоченевшие мышцы. Вышел в путь уже смертельно уставшим и брел как слепой, различая все словно сквозь туман, не сбивался с тропы только потому, что ноги привычно ощупывали дорогу. Иначе легко можно было наступить на подвижный камень и, соскользнув с него, подвернуть ногу. Хвала Всевышнему! Мы так и не дошли до ледника. Уро остановился у стены из серых валунов. Я не сразу понял, что стена эта была воздвигнута людьми. Вначале отдышался, перекусил и лишь потом, пошел посмотреть, чем там заняты горцы.

Я видел головы Уро и Туна за стеной. Поднялся и с удивлением обнаружил, что стена – это только часть странного сооружения вроде лабиринта, сложенного из камней до груди взрослого человека, а кое-где и выше. Лезть, через те валуны не стал. Пошел искать вход. Обнаружил его сразу же: не такой уж и большой оказалось эта постройка, как с первого взгляда. У входа стояли козлы-заграждение, составленные из корявых веток связанных веревками. Стояли они чуть в стороне, но закрыть вход ими можно было быстро. Я попробовал приподнять их, пошатал и пришел к выводу, что хоть сейчас можно смело использовать козлы для пиления дров.

Неужто горцы намерены каким-то чудесным образом заманить в лабиринт горных коз?

Я застал их, на мой взгляд, в пикантной ситуации. Туро и Тухо отливали под валун, почему то брошенный в центре прямоугольного загона. Журчали они прямиком в ямку, похоже, там тот валун и лежал когда-то. Моча пенилась и не уходила в землю, скорее всего Уро и Тун уже сумели отметиться там. Скажу без обиняков – нассали они прилично.

О, мой друг, зачем ты прячешь улыбку и морщишь нос? Я сам когда-то считал, что в таких случаях уместно говорить – «написяли», но жизнь моя там, в будущем была долгой, и довелось узнать, что реальные пацаны считают, что мужчине пристало непременно ссать, а писяют только голубки.

Смеешься напрасно… Как-то в году две тысяча шестом загнал свою машинку на станцию техобслуживания. После дефектовки накатали мастеровые список запчастей, а менеджера, что их подбирает и заказывает, найти не могли. Директор бегал по станции и орал: «Тоха-а-а!»

Спустя какое-то время появляется паренек в теле, директор спрашивает его:

— Где ты был?

— Писял, то есть – ссал! — ответил тот…

И не случайно! Видимо народ-работяги по этой теме ему уже втолковали…

И мне пришлось отлить в ту ямку и Лиму с Лютом. А потом все мы спрятались на обустроенной лежке в метрах двадцати от лабиринта. Отдыхали там часа два, вдруг Уро, наблюдающий за окрестностями присел и прошептал: