Недавно брился, пока позарастаем, там видно будет.
Значит, это лицо молодого Сталина. Нда… Как тогда говорили, лицо кавказкой национальности, где-то под сорок. И что с рукой? Отлежал, пора бы уже пройти, а мизинец и ладонь все как онемевшие. Блин, Сталин же сухорукий. Ну-ка… Да, в локте не разгибается. А так? Больно. А рост у меня нормальный, карликом себя не чувствую. Пониже, чем было, но не на много, двери воротами не кажутся. Метр семьдесят пять. Как у отца.
Помахал руками, поприседал, поразгибался. Нормально, здоров.
И чего делать? Отсюда надо уходить, срочно, а то через пол-часа на чем-нибудь проколюсь и в дурку поеду. Акцент, говоришь? Ты меня еще по-грузински спроси.
По улицам погуляю, там и о дальнейшей жизни подумаю. Надеюсь, личность моя пока неизвестна, плакаты на улицах не висят. Не пропаду в родном городе, разберусь как-нибудь, но, вообще, надо безотлагательно отбыть в… в Южную Америку, пожалуй. Ленинград портовый город, хорошо, а то сейчас все начнется, если не уже. Сначала в Бразилию, попозже куда-нибудь в Австралию. Там я еще не был. Что у меня с документами? В нагрудном? Паспорт есть. А мандатов то, мандатов…
Так что, неведомый товарищ, вот такая у меня реакция на твои действия. А ты чего ждал?
Прошел на кухню — за столом трое, мне чуть-чуть места оставили в самом уголке у стены. Мужик, разбудивший меня, все еще хмурится. И чего? в десять минут я уложился. Женщина — то ли хозяйка, то ли прислуга, улыбаюсь благодарственно, принимаю чай в подстаканнике. Девушка, заглянувшая ко мне, строго спросила:
— Иосиф, вы сейчас в Смольный, с папой? Скажите, сегодня восстание?
Мрачный вскинулся, недовольно зашевелил бровями. Папа-конспиратор. Ату ее!!!
— Тата, не говори ерунду, с чего ты взяла?!
— Все знают, все! Иосиф, ведь правда, восстание сегодня, я знаю!
Я тоже кое-чего знаю, но помалкиваю. Эх, дети…
— Спасибо за чай. Нет, не в Смольный, у меня еще другие дела, спешу…
Еле остановился, чтобы не прокартавить:
— Конспигация, батенька!
Что халявная молодость делает, прямо в голову бьет. Мужчина несколько растерянно спросил:
— Так ты один пойдешь?
Кивнул, встал и вышел из кухни, он поднялся следом. Женщина сокрушенно вздохнула: — Опять ничего не позавтракал.
Оглянулся: — До свидания, спасибо, тороплюсь — и прошел в коридор. Не продумал, что тут может быть мое на вешалке? Зайдя в комнату, взял с дивана шинель, зорко наблюдая, не вызовет ли это удивления. А и было бы — мне уже почти все равно, больше не увидимся. Накидывая, протянул руку мужчине.
— Мне пора.
И, не давая продолжить вопросы, тронулся к двери.
— Открой, пожалуйста.
Удивленно взглянув, он пропустил меня на лестничную площадку и мои шаги загрохотали в гулком лестничном пролете — впервые после этих почти тридцати лет. Едва ли не бегом спустился и вылетел из парадной. Глухо ахнули двери. Свобода! [1] * Перед Октябрьским переворотом И.В.Сталин жил на квартире у С.Я.Аллилуева, своего будущего тестя, на 10-й Рождественской улице (теперь это 10-я Советская). Сейчас в квартире музей.
Темно, начало восьмого, посветлеет еще часа через два. Единственный фонарь на перекрестке склонил желтую голову. В доме напротив свет только в трех окнах, да в соседнем здании над подъездом дышит тусклая лампочка. Моросило, мелкий дождик прозрачной сеткой ложился на волосы. На улице никого — или пока слишком рано для разомлевших со сна богачей, или район такой малонаселенный. Поднял воротник, сунул руки в карманы и, зябко передернув плечами, зашагал направо, поглядывая на дома, высматривая таблички с названием улиц, — может, увижу знакомые, определюсь по месту.
И тут на меня навалилось, это я уже не мог больше сдерживать. Еще вчера я был Чингисханом, умирающим от ран императором монголов, но — Чингисханом!!! Вся моя жизнь осталась там — Бортэ, Хулан, Хулугэн, Цэрэн, мои родные, друзья, мой народ, мое время. Все они умерли, растворились в веках, прошло семьсот лет. а для меня прошла только эта ночь. Запах волос Хулан, тепло ее руки… Перед глазами плыли образы моих дорогих, бесконечно родных и любимых, потерянных навсегда. Моя модель вселенной оказалась несостоятельной, мир рухнул, кольцо времен, возможно, не замкнется, увижу ли я их когда-нибудь… Память о них и былом — вот и все, что осталось от тех прожитых лет.
Когда-то, в далеком 2008 году, в день своего пятидесятилетия, я, Сергей Петрович Томчин, бывший майор Советской армии, бывший математик и бизнесмен, шагнул во временной провал и очутился в степи, среди кочевников, на неизвестной мне планете. Да, я считал, что случайно попал в другой мир, был молод, наивен и не верил в мистическую чушь. Ошибался, теперь это вынужден признать. Но я стал ханом племени и создал свое государство только собственной волей и умом, в соответствии со своими представлениями о правильности действий в складывающихся обстоятельствах. Я сам создал свой народ, дал ему имя, собрав его из разрозненных племен, прекратил резню в степи, дал людям законы. Я поднял его с колен и мы вместе созидали величайшее в том мире государство свободных, гордых и счастливых людей. Я дал ему самую совершенную армию, я заложил государственные основы, я начал возведение городов и объединение стран под властью справедливых законов, я сделал все для развития человечества, цивилизации, наконец. Жизни не хватило для завершения всех моих планов, потомки не смогли избежать соблазнов власти, ушел порыв, исчезла воля и стремление идти по указанному мною пути, все произошло слишком быстро, при жизни одного поколения, я не успел воспитать новый народ и заложить в его генотип принципы равенства всех людей перед законом и изначальной свободы каждого рожденного. Война, вечная война не позволила вложить в них ту мораль, которую я исповедовал. Служить людям и защищать свой народ, этим я жил — так чем я виноват перед историей, перед планетой, что созданное мной превратилось в пыль и имя мое на моей первой Родине стало нарицательным? Иначе не было бы этого сочетания — Сталин, Петроград и 1917 год. Все мои усилия, все жертвы пошли прахом, историю не изменить. Предатель Бату, кровь предателя!..
Читать дальше