Уилбур Смит - Крик дьявола

Она показала на дверь, ведущую в крохотную душевую с туалетом. С некоторым облегчением охранник молча кивнул и проследовал по каюте за ней.

Роза медленно шла между коек, глядя на лежавших больных.

«Все вы, — злорадно думала она. — Все без исключения!»

Защелкнув задвижку, Роза осталась в душевой в одиночестве. Она разделась и наклонилась к висевшему над раковиной маленькому зеркалу. В нем отражались лишь голова и плечи. Красно-фиолетовый синяк тянулся от самой шеи до белого возвышения правой груди. Роза осторожно дотронулась до него кончиками пальцев.

— Герман Фляйшер, — выразительно произнесла она, — сегодня — я обещаю тебе, — сегодня ты умрешь.

И она неожиданно расплакалась.

— Я очень хочу, чтобы ты сгорел так же, как сгорел мой ребенок, чтобы ты задохнулся, болтаясь на веревке, как это случилось с моим отцом. — Крупные слезы медленно катились по щекам и капали в раковину. Плач перешел в полные горя и ненависти рыдания с сухими судорожными спазмами. На ощупь повернувшись к душу, Роза включила оба крана на полную мощь, чтобы шум воды заглушил издаваемые ею звуки. Ей не хотелось, чтобы кто-то это слышал.

Позже, приняв душ, она причесалась, оделась и, отперев дверь, собралась выходить. Но тут же резко остановилась в дверном проеме и, моргая покрасневшими, опухшими от слез глазами, попыталась понять, что происходит в лазарете.

Там было как-то многолюдно. Главный врач, два санитара, четверо немецких матросов и молодой лейтенант — все дружно сопровождали проносимые между коек носилки. На носилках лежал мужчина — она видела очертания его фигуры под тонким серым одеялом, которым он был укрыт, но из-за спины лейтенанта Киллера не могла видеть его лица. Пятна крови были на одеяле и на рукаве белого кителя Киллера.

Она двинулась по проходу, вытягивая шею и заглядывая за Киллера, но в этот момент один из санитаров нагнулся над лежавшим на носилках, чтобы вытереть ему рот белой салфеткой. Ткань закрыла лицо раненого мужчины, сквозь нее проступила ярко-красная кровавая пена, и от ее вида Роза ощутила тошноту. Отвернувшись, она проскользнула к своей койке в конце каюты. Уже проходя за ширму, она услышала позади себя стон — кто-то тихо застонал в бреду, и этот звук заставил Розу замереть на месте. Она почувствовала, как грудь сдавило так, что стало трудно дышать, и медленно, испуганно обернулась.

В этот момент мужчину поднимали с носилок, чтобы переложить на пустующую койку. Его голова безвольно свесилась набок, и под впитавшейся в кожу темной краской Роза узнала дорогое ее сердцу, любимое лицо.

— Себастьян! — вскрикнула она. Кинувшись к мужу мимо Киллера, Роза бросилась на прикрытое одеялом тело, просовывая под него руки, пытаясь обнять. — Себастьян! Что они с тобой сделали?!

— Себастьян! Себастьян! — прильнув к нему, повторяла ему на ухо Роза. — Себастьян! — негромко, но настойчиво повторяла она, касаясь его лба губами. Кожа была холодной и влажной.

Он лежал на спине, укрытый по пояс, его грудь была перевязана, а дыхание было сиплым и булькающим.

— Себастьян. Это Роза. Роза. Очнись, Себастьян. Очнись, это Роза.

— Роза? — Наконец он разобрал ее имя и прошептал его в ответ мучительно, хрипло, и свежая кровь окрасила губы.

Роза была на грани отчаяния. Она сидела возле него уже около двух часов. С тех пор как врач закончил перевязку, она сидела рядом и, прикасаясь к нему, звала по имени, пытаясь привести в чувство. И вот она увидела первые признаки жизни.

— Да! Да! Это я — Роза. Очнись, Себастьян. — В ее голосе послышалось облегчение.

— Роза? — Его ресницы дрогнули.

— Очнись. — Она слегка ущипнула его холодную щеку, и он поморщился. Его веки раскрылись.

— Роза? — чуть слышно просипел он.

— Да, Себастьян. Я здесь.

Вращая глазами, он отчаянно пытался сфокусировать взгляд.

— Я здесь. — Склонившись над ним, она обеими руками обхватила его голову и посмотрела ему в глаза. — Я здесь, дорогой, здесь.

— Роза! — Его губы скривились в жуткой пародии на улыбку.

— Себастьян, ты установил взрывчатку?

Его дыхание стало еще более частым и хриплым, и рот задрожал в мучительных усилиях что-то вымолвить.

— Скажи им, — прошептал он.

— Что сказать?

— В семь. Нужно остановить.

— Семь часов?

— Не хочу… чтобы ты…

— Она должна взорваться в семь?

— Ты… — Это уже было для него слишком — он закашлялся.

— В семь часов? Ты это хотел сказать, Себастьян?