Евгений Токтаев - Полумесяц над мирем

Путешественники не могли налюбоваться красотами Стамбула, утопающего в садах, но едва они попадали внутрь кольца могучих крепостных стен, восторгов с каждым днем становилось все меньше, наступало жестокое разочарование. Узкие темные улицы, часто даже не замощенные, поражали своей неопрятностью. Приезжих раздражали грязь и нечистоты, дома из прекрасных становились некрасивыми, угнетающими мрачностью. Хибар и лачуг, прячущихся за городскими стенами, неожиданно оказывалось гораздо больше, чем дворцов. Кто-то (считанные единицы), конечно, отмечал, что власти прилагают большие усилия для поддержания чистоты, но непременно добавлял при этом, что борьба эта плодов не приносит.

Лишь одна улица удостаивалась похвалы – та, что вела от Адрианопольских ворот к дворцу Топкапы, главной султанской резиденции. Еще бы, ведь на Дивандому джадеси иногда можно увидеть блестящий кортеж султана. К тому же она довольно ровна и не имеет значительных спусков и подъемов.

Третье впечатление приезжих казалось погоды. Привыкшие к мягкому и ровному климату, уроженцы западного Средиземноморья в Стамбуле изнемогали от жары или стучали зубами от холода. Особенно их раздражало то, что столь бурные перемены иногда происходят в течение одного дня. Карайель, зимний ветер с Балкан, или кешишлеме, дующий из Анатолии, приносили снегопады. Летние южные ветры гнали волны горячего влажного воздуха затрудняющего дыхание. Лишь спокойная, великолепная осень и короткая, неизменно опаздывающая весна, удостаивались похвалы путешественников.

Всю свою бурную многовековую историю Византий, Константинополь, Стамбул, господствовал над Босфором и из года в год, из века в век, из одного языка в другой переходила поговорка:

«Ветры – два ключа к городу».

Юго-западный ветер, лодос, несущий бури, наглухо запирал северные ворота Босфора, препятствуя парусникам из Черного моря проникнуть на юг. Когда же он сменялся пойразом, северо-восточным ветром, картина менялась на противоположную.

Пойраз неприятен зимой, но с наступлением лета он радует обитателей Стамбула, принося глоток свежести.

Со времен седой древности, когда на купеческих судах господствовал прямой парус, пойраз, именовавшийся тогда бореем, изрядно затруднял проход лишенных весел кораблей в Эвксинский Понт. Лишь боевые триеры беспрепятственно могли идти в этом направлении. Да еще те немногие мореходы, кто уже тогда, в эпоху эллинского и римского владычества, обладал тайным знанием об искусстве лавирования.

Вырвавшиеся на простор Средиземного моря арабские падары и джалбауты, вооруженные косыми парусами, превосходили конкурентов на голову. Считанные десятилетия потребовались византийцам, чтобы осознать свое отставание, и их боевые бегуны, дромоны, тоже оделись подобным образом. Западная часть Внутреннего моря отреагировала на новинку не столь стремительно, но, в конце концов, тоже приняла ее. Впрочем, тамошние мореходы не отказались и от прямых парусов, которые исламский мир заимствовать не спешил.

Трехмачтовый генуэзский неф «Сан-Пьетро», приближавшийся к устью Золотого Рога, имел смешанное парусное вооружение. В тот день дул пойраз и неф шел в крутой бейдевинд. Моряки подтянули к рею прямой фок, оставив косые грот и бизань, которые было гораздо проще брасопить при лавировании. Команда, хоть и опытная, не отличалась многочисленностью и не хотела возиться с фоком.

Последний раз «Сан-Пьетро» сменил галс, когда его форштевень ровно надвое разделил, проступающий в утренней дымке прямо по курсу, Уксюдар, «рыночный» пригород Стамбула, лежащий в Азии. Помимо бесчисленных базаров, караван-сараев и садов здесь располагалось множество усадеб знати, и даже султанская резиденция, ибо властители Османской империи очень любили удаляться сюда из своей столицы, любуясь через пролив ее золотым внешним великолепием.

«Сан-Пьетро» совершил поворот оверштаг, более удобный для судов с косым парусным вооружением, чем фордевинд [1] Голландский термин «фордевинд» имеет два значения. Это ветер, дующий точно в корму (т.е. – попутный), а так же поворот судна при смене галса, когда линию ветра пересекает корма, а не нос, как при оверштаге. . Увалившись под ветер, неф неспешно входил в залив. Он приближался к Галате, городу кафиров-неверных, стоявшему на северном берегу Золотого Рога.

За кормой «Сан-Пьетро» вставало солнце, золотившее купола мечетей. Пассажиры высыпали на палубу, восхищенно цокая языками.