Евгений Токтаев - Пес и волчица

Ночью ударил первый заморозок. Иней тонким льняным платком укрыл землю на несколько часов и сейчас уже исчезал, распадаясь на маленькие лоскутки, не желающие сдаваться слабеющим лучам осеннего солнца. Первые вестники грядущей зимы появились еще вчера, кружась в золотом вихре танцующей осени. Робкое напоминание о том, что миру снова пришло время меняться. Они, как всегда, нетерпеливы. На побережье лето не спешит уходить на покой. Даже в горах одиноким белым звездочкам еще долго предстоит парить меж ветвей, сбросивших свою листву деревьев. Пройдет еще месяц или даже два, прежде чем они, набрав силу, превратятся в метель и закроют холодную землю сплошным белым ковром.

Тонкая нитка ручья, бесшумно струящегося по дну глубокого сырого оврага, едва заметна в густых бурых зарослях стерни. Маленький ручеек, полшага хватит с берега на берег перебраться, а русло для себя прокопал внушительное.

Во многих местах овраг перекрывался, как мостиками, стволами поваленных деревьев, покрытых толстой шубой зеленого мха и облюбованных семейками осенних опят. Берза всегда набирала здесь полный кузов, почти не сходя с места, да еще и два-три раза за осень. Этот выводок, заполнивший берестяной кузовок наполовину, был последним в нынешнем году. Срезав все грибы, девушка закрыла короб крышкой и, поднявшись на ноги, закинула его себе за спину. Вроде полупустой, не весит ничего, а походи с ним, полазь по чащобе, тут-то плечи да ноги вознегодуют — ну чего тебе девка глупая дома не сиделось, зачем в такую даль поперлась? Нету уже грибов, все, зима близко. Стоило из-за половины кузова ноги трудить?

Берза усмехнулась. Уж о ком такое говорить пристало, так об изнеженных долинниках, а она четырнадцать весен в горном лесу встретила.

Неподалеку хрустнула ветка. На периферии зрения мелькнуло что-то крупное, серое с бурым отливом. Берза даже головы не повернула посмотреть. Зачем? Малыш это скачет. Захочет — бесшумно подкрадется, в двух шагах не услышишь, а сучьями трещит — предупреждает: "Здесь я, хозяйка, не убежал никуда, тебя стерегу". Защитник. И друг.

"Ну, чего ты тут шумишь? Зверей пугаешь. Давай-ка, покажись".

Кусты, словно по волшебству, раздвинулись, и наружу вылез пес. Крупный кобель, похожий на волка. Да и неспроста — одним из родителей его точно серый был. Девушка взлохматила псу загривок и беззвучно приказала:

"Хватит тут носиться, домой пошли. Водички только попью".

Пес пару раз качнул пушистым хвостом и уселся на землю. Подождать.

Холодно. Спустившись к ручью, не замерзающему и зимой, девушка присела у воды, зачерпнула горстью. Чистая вода, студеная, вон, на купающихся ветках кустов уже кое-где ледышки блестят. Вкусная вода, слегка соленая — это от того, что из глубины горы бьет родник. А там, в горе, чего только нету: и соль, и медь, и железо. А еще — золото. Иной раз, вот так, идешь вдоль ручья, а под ногами глянь — самородок.

Берза подышала в кулаки, согреваясь. Рассматривая крошечные сосульки на ветках, невольно коснулась медных сережек в ушах. Серьги покрыты позолотой. Подарок маты. Много в здешних горах золота, любят его горцы, и работать с ним умеют. Далеко, на все стороны света, ценятся украшения из фракийских гор. А одрисы еще и свою монету чеканят. Много золота, да только не приносит оно горцам счастья.

Девушка выбралась из оврага, поправила кузов и зашагала прочь. Домой пора, мата заждалась. Пес бежал впереди.

Звук тюкающего топора Асдула услышал задолго до того, как добрался до своей цели, небольшой поляны, надежно укрытой от постороннего взгляда глубоко в чаще леса.

Конь тихонько всхрапнул. С верхушки ближней елки сорвалось что-то большое, захлопало крыльями, стремительно удаляясь. Асдула вздрогнул, непроизвольно схватившись за меч.

"Вот же ведьма. В самую глушь забралась. Как в басне живет. Повернись к лесу задом, ко мне передом... Нарочно про себя так думать заставляет? А ну как, не врут люди?"

Асдула провел ладонью по окладистой рыжей бороде и сошел с коня.

Тюканье топора, звонко разносившееся по округе, прекратилось. Асдула отвел рукой тяжелую еловую лапу, и взору его открылась круглая поляна-амфитеатр, локтей пятьдесят в поперечнике. В дальнем от тропы конце, сливаясь с шатрами вековых елей, ютилась неказистая избушка. Бревна сруба кое-где потрескались и почернели от времени, так же как и высокая соломенная крыша.