Евгений Токтаев: Пес и волчица

— Кого отправим послом-то?

— Веслева, вестимо! Он и сам предложил.

— Не верю я ему, чужой он. Своего надо слать.

— Тебя, что ли?

— Почему сразу меня?

— Веслева пошлем!

— Все же кого-нибудь с ним надо из наших. Для пригляда.

— Истину говоришь, почтенный, кого только!

— Я, пожалуй, поеду, — неожиданно заявил Асдула. Он осознал, что его крепость защищать никто не собирается, а она на одной из двух дорог в Скопы. Римляне ее точно сожгут, Ратопор прав. А на переговорах, глядишь, что и выторговать удастся.

— Ты вызываешься, почтенный Асдула? — уточнил князь.

— Вызываюсь.

— Хорошо. Что ты скажешь, Веслев?

— Я бы поторопился. Римляне славятся быстротой.

— Что же, — князь встал, — на том и порешим. Веслев с Асдулой едут послами к Сулле, а вы все, почтенные, поспешайте собирать ваши дружины и ведите к Скопам. Если с посольством неудача выйдет, бой здесь примем. Почтенного Ратопора ставлю воеводой и моей правой рукой. Приказам его подчиняться, как моим.

— Не усидеть вам за стенами, — покачал головой Веслев, — шли бы в горы.

— Мы, почтенный Веслев, не бабы и не дети малые, — Ратопор вытянул из ножен меч, одноострый, серповидный копис — и вот это у нас не тупее, чем у римлян. Ты хоть Суру принизил, а мы ему сталью пятки хорошо прижгли. Еще посмотрим, чья возьмет.

Гигантская красная змея ползла на северо-запад, огибая закатные отроги горного хребта, тянущегося из самого сердца Фракии до Истмийского перешейка. Со стороны могло показаться, что змея движется неспешно, но те, кто в прошлом пытался бросить ей вызов, думая так, совершали большую ошибку. Змея покрывала в день двадцать римских миль и не было на свете силы, равной ей по мощи, способной двигаться столь же быстро.

От фессалийской Лариссы легионы шли на север, к городу Берея. Маршируя по дорогам Фессалии и Пиэрии, солдаты месили грязь: после октябрьских дождей, перепаханная копытами волов и лошадей земля изрядно раскисла. Это, тем не менее, не слишком задерживало римлян, ибо им не приходилось вытаскивать из каждой лужи обозные телеги, по причине отсутствия оных. Легионеры всю поклажу тащили на себе, развесив многочисленные корзинки и мешки на прочной палке с поперечиной, лежащей у каждого на правом плече. К этой же палке привязаны пара колов для палисада и два метательных копья-пилума. Кольчуга обтекает тело — гораздо удобнее, чем тащить ее свернутую в мешке. Щит в кожаном чехле висит на левом плече, шлем у некоторых пристегнут на груди, но многие не пожелали его снять, прикрывая голову от дождя, который то стихал, то занимался с новой силой. Каждый контуберний нес и общие вещи, равномерно распределенные между солдатами: жернова для ручных мельниц, киркомотыги-долабры, лопаты, дернорезы, котелки.

В Берее змея выползет на дорогу, соединяющую Диррахий, лежащий на адриатическом побережье, с городами у моря Эгейского — Фессалониками, Амфиполем и Византием. Движение легионов значительно ускорится. Мощеная камнем дорога появилась здесь пятнадцать лет назад, а строили ее сорок четыре года, начав прокладывать под руководством проконсула Гнея Эгнатия сразу после окончания Третьей Македонской войны. Эта важнейшая стратегическая артерия пролегала по самой границе подвластных Риму территорий, огибая с севера Орхидское озеро и проходя через Гераклею-в-Линкестиде, освобождать которую и направлялись легионы Луция Базилла.

Север, облаченный, как все легионеры, шагал во главе своей центурии, замыкавшей колонну, позади которой, на некотором отдалении, держалось тыловое охранение, шестьдесят кавалеристов. Квинт отвык от подобных переходов, с Испанской перемещаясь все больше верхом, во главе конницы. Ноги натружено гудели. Особенно плохо пришлось в первые дни похода, когда он, сжав зубы, старался сохранить внешнюю бодрость и подавать пример солдатам. Необходимо было завоевать авторитет подчиненных, настороженно отнесшихся к новому командиру. Особенно непросто завязались отношения с Секстом Каром, опционом, который явно метил на вакантную должность сам и теперь ревниво поглядывал в сторону Севера. Слухи среди солдат распространяются быстро, и происхождение Квинта уже ни для кого не являлось тайной. Пожалуй, не одна пара глаз сверлила затылок командира, а все восемьдесят. Не считая нестроевых.

Квинт думал, как ему поступить. Ноющие ноги и плечи не способствовали размышлениям, но нужно было что-то срочно предпринимать: солдаты глядели исподлобья, а приказы исполнялись с показной неохотой.