Вадим Сухачевский: Доктор Ф. и другие

Не знаю, что он имел в виду под словами «привести себя в порядок». По-моему, китаяночки были в наиполнейшем порядке, я же, вышвырнутый на улицу в неглаженных брюках, вряд ли украсил бы своим видом воскресную столицу. Если кому-либо и надо было приводить себя в порядок, так это, прежде всего, мне. Впрочем, божества редко интересуются подобными вещами.

Китаянки, услышав слово «товарищ» и не подозревая о моей политической недозрелости, радостно защебетали, будто кто тронул отлитый из драгоценных металлов ксилофон. Из всей этой поднебесной мелодики я сумел разобрать только: «комарад, комарад!»

— Мир-дружба, — сказал я, по-плакатному сложив в замок руки, — и сразу брызнули радостно на всю комнату серебряные брызги, я же тем временем выдвинул из-под кровати чемодан и было начал складывать в него свой скромный студенческий скарб.

Международный конфликт явно улаживался мирным путем. Теперь божество взирало на меня, пожалуй, с некоторым одобрением и, весьма довольное таким поворотом дела, даже снизошло до того, что дало мне пару часов на не столь торопливые сборы, вслед за чем, сопровождаемое ангелоподобными куколками, покинуло мои (пока еще) чертоги.

На укладывание своих нехитрых пожитков – смены белья, свитера, учебника латыни и зачем-то оказавшейся в моем хозяйстве Китайской «Книги перемен» – мне с лихвой хватило последующих пяти минут, и подаренную уйму времени я решил потратить с максимальной пользой – хотя бы ненадолго вздремнуть, чтобы набраться сил перед своим изгнанием в никуда.

Из висевшего на стене радиоприемника неслись тихие, баюкающие переливы балалаек. Не выключая приемника, я лег на скрипучую общежитскую койку, сомкнул глаза и почти тотчас окунулся в то безмятежное, медово ласковое утро, когда впервые, — дело было в нынешние летние каникулы, — увидел своего дядю Ореста Северьяновича, о существовании коего прежде (как-то так уж вышло) никогда и не слыхал.

…И вот я уже сижу с удочкой в руках на берегу тихого озерца близ нашего поселка, ленивый ветерок чуть колышет траву, и такие же ленивые круги пускают по воде разомлевшие от жары рыбешки.

Вдруг на поверхности образовался небольшой водоворот, и точь-в-точь между двумя кувшинками всплыла голова. На мелководье человек встал на ноги, показав свой округлый торс, и двинулся к берегу. Это и был собственной персоной мой славный дядюшка Орест Северьянович, образовавшийся из небытия не далее как часа за три до сего момента, когда в предпоследний день моих летних каникул чуть свет нагрянул в наш поселок, ошалевший при виде его «Мерседеса» цвета «металлик».

Основательно потискав меня в объятиях, посокрушавшись об отсутствии моих родителей, — они находились в какой-то своей не то геологической, не то экологической экспедиции и вернуться должны были не ранее чем через полгода, — то и дело перемежая речь всяческими прибаутками, уже спустя каких-нибудь четверть часа он сделался таким близким человеком, что мне и в голову не приходил вопрос, отчего никогда прежде в нашей семье о нем даже не упоминали о таком замечательном родственнике. Печалило лишь то, что дядюшка тут проездом и уже к вечеру должен отчаливать к себе в Москву, а оттуда немедля – в длительную загранкомандировку.

— Вот ушицы только похлебаю в родных пенатах, коли организуешь, племяш, — вздохнул он, — и – тю-тю… Ну, как, организуешь?

Да уж это мы!.. Уж с этим-то у нас!..

…Довольный купанием, дядя выбрался на бережок и подошел ко мне:

— Как там, на ушицу-то наловил?

Я показал садок, полный рыбы.

— Да, славная выйдет, — одобрил он. — И вообще – благодать тут у вас, эх, надольше бы!..

Позади меня дядю уже поджидал молодой щеголеватый лейтенант с раскинутым полотенцем наготове. Зайдя за это полотенце, Орест Северьянович стал сменять трусы, затем натянул майку.

— Дядя, а может, еще хоть на денек? — попытался уговорить я.

— Рад бы… — вздохнул дядюшка. — Но, как говорится, рад бы в рай, да грехи не пущают… Оно и послать бы, конечно, все к шутам… — Он отхлебнул коньяк из поданной лейтенантом фляжки и развел руками: – Да никак, право, нельзя! Перед мексиканцами неудобно: понимаешь ли, ждут, бесовы дети… Ничего! Может, когда еще доведется в родные края. — Подмигнул: – Чай, не прогонишь?

— Дядя! — был ответом мой влюбленный возглас.

— Ладно, ладно… — Он посерьезнел. — А про уговор-то наш не забудь. Там, в Москве-матушке, когда вернусь из командировки… это где-нибудь месячишка через два-три, стало быть… так ты уж изволь – не чинясь, прямиком ко мне. С женой познакомлю, к серьезному делу пристрою. Ты до института своего, кажись, на флоте служил?