Владимир Свержин - Башни земли Ад

— Что же с того? — недоуменно пожал плечами Жан Бесстрашный.

— Почти ничего, — криво усмехнулся Камдил. — Кроме разве что одного. Пленный Баязид, коварный и мстительный, как любой восточный деспот, склонил Тамерлана к совместному походу в Европу. Обилие же драгоценных подарков укрепило Железного Хромца в мысли, что земли, в которые лежит его путь, обильны и богаты. Так что отныне вам придется иметь дело не только с Баязидом, но и с Тамерланом.

— Откуда вам известно, что Баязид смог договориться с Тамерланом? Мои сведения противоречат вашим словам.

— Вероятно, монсеньор, — Камдил свел брови на переносице, — вы говорите об известиях, привезенных Анной Венгерской. Они были верны, когда Анна уезжала из Адрианополя, но с тех пор многое изменилось. Сын Баязида, Мехмет, восстал против отца, желая похитить султанский трон. Тамерлан с Баязидом общими силами обрушились на мятежника, и теперь на месте древнего города лишь груда обугленных развалин, а принц с небольшой свитой бежал в Венецию. Это вполне достаточный повод, чтобы начать войну.

— Пожалуй, да, — задумчиво согласился Жан Бесстрашный. — Но, покуда стоит Константинополь, вряд ли найдется полководец, осмелившийся ударить в сердце Европы. Константинополь — надежный страж у ворот христианского мира.

— Так ли важен страж у ворот, когда в стенах не счесть проломов? Не забывайте, что Баязид и прежде стоял на Балканах, а его вылазки заходили далеко в глубь имперских владений. К тому же, готов биться об заклад, цитадель Константинова града не устоит перед Тамерланом.

— По вашим словам, Тамерлан — демон во плоти. Мне же его описывали как человека мудрого и не стремящегося к излишнему кровопролитию. Говорили, что он почитает ученых и ценит музыку.

— Это правда. Но окажись вы сейчас у стен Адрианополя, его любовь к музыке перестала бы вас занимать.

— И все же, друг мой, мне представляется, что вы и ваш господин преувеличиваете опасность.

— Скорее преуменьшаю. Ибо словами невозможно полностью выразить то, что ждет Европу в ближайшие месяцы, если вы, герцог, не поднимете знамени, растоптанного при Никополисе.

Жан Бесстрашный нахмурился при упоминании событий, для него крайне неприятных, но, точно не заметив этого, Вальдар продолжал:

— Скажу честно, среди многочисленных советников его святейшего величества раздавались голоса о том, что поражения и плен сломили волю зерцала европейского рыцарства — герцога Жана Бесстрашного. Были и те, кто говорил: «Пусть Тамерлан идет в Европу, пусть он разорвет ее в клочья, сожжет и разграбит. Европа велика, он потеряет множество своих людей, погрязнет в бесконечных сварах со вчерашними союзниками, еще больше устанет от жизни. Годы победоносного старца позволяют надеяться на то, что, куда бы ни повел он свои бесчисленные рати, это станет его последним походом».

— Но ведь это же… — Герцог вспыхнул, сжимая пальцы на эфесе меча. — Оставлять собратьев-христиан на растерзание диких орд бесчестно!

— И неблагородно, — не давая хозяину закончить речь, кивнул Вальдар. — Так я и сказал, когда пришла моя очередь. И я был не одинок. Святейший пресвитер поддержал нас, и оттого я здесь, пройдя через сотни гор и рек, через пустыни и дремучие леса, через засады и открытые схватки…

— Про медведёв спроси, — вмешался Лис. — Шо тут у них за пастбище…

— Итак, монсеньор, от вас зависит не только сказать, впустую ли я и мой спутник рисковали жизнями, спеша принести вам тревожную весть. В вашей власти решить, быть ли далее Европе или же пасть ей под копыта жестоких варваров Тартарии, пред которыми даже османы Баязида не более чем вороны пред соколом.

— Я обдумаю ваши слова, — без особого энтузиазма ответил герцог. — Нынче же прошу вас быть моим почетным гостем и после дневных ристаний прибыть с вашим благородным спутником на вечерний пир.

— С благодарностью принимаю ваше приглашение за себя и за моего друга. Что же касается предмета нашего разговора, то давайте заключим пари. Я утверждаю, что не пройдет и нескольких дней, как Тамерлан возьмет Константинополь.

— Это невозможно. Баязид простоял под его стенами несколько лет, и все без толку. И не он первый.

— Тамерлан войдет в крепость за считанные часы. И если я выиграю пари и вы услышите, с каким треском распахиваются ворота Европы, тогда, полагаю, излишне будет доказывать, что думать и действовать следует очень быстро.

Герцог потеребил длинный ус и выдохнул после недолгой паузы: