– И Афродита от тебя давно уже не видит угожденья, – Эсхин подвигал тазом вперед-назад, – возвратись домой!
– Не возвращусь, пока вы не помиритесь, и воевать не кончите.
– Так, может быть, мы сделаем и это.
– Ну, может быть, и мы к вам возвратимся. А сейчас нельзя... [4] Большая часть диалога – цитата из комедии Аристофана "Лисистрата".
Обеденные ложа тряслись и скрипели, гости держались за животы, хрипели и булькали. Эсхин, отсмеявшись, рухнул всем весом на ложе так, что оно едва под ним не развалилось. Даже Эвбул не удержал на лице мрачного трагического выражения и скалил зубы. В это время один из рабов подскочил к нему и зашептал на ухо, показывая рукой на дверь. Хозяин перестал смеяться, лицо его вытянулось. Он что-то негромко сказал рабу и тот исчез.
– Что случилось, – спросил его один из гостей.
– Демад, – медленно ответил казначей.
– Что, Демад? – не понял Эсхин.
– Демад здесь. Вернулся.
Никто еще не успел переварить эту новость, как сам Демад появился на пороге обеденного зала. Гости оторопело уставились на него.
– Александр убит, – без предисловий и приветствий заявил прибывший.
– Что? – переспросил Эсхин, перестав улыбаться.
– Александр мертв! – рявкнул Демад, – я не достаточно ясно выразился?
– Не может быть!
– Ага, я примчался сюда, за тысячу стадий, только чтобы разыграть вам тут комедию: "Александр опять умер, на этот раз уже совсем?"
– Невероятно! Как это случилось? – гости заговорили все разом.
– Он пал в бою.
– Ты видел тело? – озабоченно уточнил Эсхин, – вдруг, как в Иллирии...
– Эсхин, молния не бьет в одно и то же место дважды. Македоняне все черны от горя.
– Проклятье! Только все наладилось...
– Что же теперь будет?..
– А войско наше? Разгромлено? Каковы потери?
Вопросы сыпались со всех сторон. Демад сбивчиво рассказывал, что македоняне и союзники одержали победу, заплатив за нее лишь жизнью царя, но поход будет прекращен.
Фрина поднялась с ложа, повела плечами и расстроенно вздохнула.
– Похоже, тут сейчас начнется "Семеро против Фив", а не "Лисистрата". Пойдем, Таис.
– Нет, подожди! – воскликнула девушка, жадно вслушивавшаяся в каждое слово вестника.
– Что тебе эта война?
Таис лишь мотнула головой и, пытаясь перекричать мужской шум, обратилась к вестнику:
– Скажи, Демад, а друзья царя? Что с ними?
Оратор повернулся к ней и не слишком дружелюбно спросил:
– Тебя, красивая, интересуют все вместе или каждый по отдельности?
– Меня интересует друг царя по имени Птолемей.
Фрина удивленно приподняла бровь. Демад хмыкнул.
– Может и называли каких-то птолемеев в числе убитых, я не помню. У македонян совсем слаба фантазия на имена. Всех этих птолемеев, филиппов, александров у них в каждой дюжине – двенадцать.
Таис отошла в сторону и присела на ложе. На нее уже никто не обращал внимания, даже тот молодой человек, что настойчиво стремился первым завоевать ее благосклонность.
Фрина обняла девушку за плечи.
– Тот Птолемей, что год назад приезжал в Афины с посольством Александра?
Таис кивнула. Щеки ее предательски блестели.
– Он так тебе... запомнился? Ну, будет убиваться, ведь еще ничего не известно. Все будет хорошо, родная. Пойдем отсюда, сейчас эти козлы вцепятся друг другу в бороды, выясняя, кто из них больше сложил в свои сундуки "филиппиков" и кого следует вытолкнуть первым на съеденье Демосфену.
Женщины покинули злосчастный симпосион. Вместе с ними Эвбул отпустил и флейтисток с виночерпиями. Демад, вконец измученный вопросами, налил себе вина и выпил, не разбавляя. Он стал уже не нужен: гости достигли состояния, нередкого в Народном собрании Афин, когда все говорят одновременно, и никто никого не слушает. Эсхин некоторое время молчал, мрачно переводя взгляд с одного спорщика на другого, потом не выдержал и во всю немалую мощь своего раскатистого баса гаркнул:
– А ну, тишины! Тише!
Вздрогнули даже рабы на кухне в отдаленной части дома.
– ...вот и я говорю, надо сначала... – не заткнувшийся вовремя оратор съежился под взглядом Эсхина и пролепетал, – назад... отобрать...
– Чего назад отбирать собрались? Шкуру неубитого медведя уже делите?
– Так убитого же...
Гневная молния из глаз и спорщик совершенно втянул голову в плечи. Эсхину совсем не нравилось, что столь важное совещание придется проводить в присутствии слишком большого количества лиц, с которыми хорошо пить и тискать флейтисток, но никак не обсуждать вопросы деликатнейшего характера, от которых, возможно, жизнь зависит. Однако, деваться некуда, он хорошо знал своих сограждан: если сейчас кого-то отпустить, то их языки развяжутся в шаге от порога эвбулова дома и Демосфен начнет действовать прежде, чем они смогут что-то решить.
Читать дальше