Евгений Токтаев - Тени надежд

– Так значит, мы дальше будем всех бояться, афиняне? – ловко перехватил знамя Демосфен и, состроив презрительную мину, бросил, – и верно, зачем сражаться гражданам, когда всегда найдутся люди, кто прикроет нас щитами...

– Наемники? – не дал ему закончить Эсхин, – и где ты возьмешь деньги для уплаты им? Опять опустошишь казну? Или поделишься персидским золотом, что прячешь в сундуках под полом?

– Ты подкупил моих рабов? – расхохотался Демосфен, – иль сам безлунной ночью с отмычкой влез в мой дом?

По толпе прокатилась волна веселья, а Демосфен ни на мгновение не ослаблял хватки.

– Да если даже было бы оно, то золото, в чем мне укор? Что у одного врага взял деньги, супротив другого? Так среди опытных бойцов такое почитается искусством, бить врагом врага! Взгляните на меня, афиняне, разве я разодет в золото? Разве я сорю деньгами направо и налево? На мне тот самый хитон, что одевал я на смерть Филиппа.

– Никто не сомневается в тебе, Демосфен! – крикнули из толпы, – скажи что делать?

– Взгляните на этих господ, именующих себя "сторонниками мира", – оратор встал на самый край помоста и выбросил правую руку в сторону оппонентов, растопырив пальцы, – вот стоит Фокион, которого вы зовете "Честным". Он честен, но умен ли? Он видел в Филиппе объединителя Эллады. Кто же из македонян станет объединять Элладу сейчас? Вы знаете такого? Я – нет! Царский род кичился эллинским происхождением, а остальные кто? Варвары! Варвары объединят Элладу?

– Нет! – качнулась толпа.

– Имеют ли смысл теперь призывы Фокиона?

– Нет!

Демосфен сжал руку в кулак.

– А вот Эсхин, он призывает к страху: "Вспомните судьбу Фив". Так будем ли мы жить в вечном страхе? Нас победили не македоняне, а один человек – Филипп! Его нет более! Разве Александр победил нас в бою? Нет! Вы поддались страху, что Эсхин вложил вам в уши. И Ксеркс был грозен, но разве испугались наши деды персов? Так будем же достойны предков, раз и навсегда избавившись от македонского ярма! Что делать, говорите вы? Я скажу, что делать! Вернуть себе потерянные города! Сейчас мы можем пойти еще дальше и совершенно загнать македонян в те норы, откуда они вылезли! Мы легко выставим в поле не меньше тридцати тысяч воинов! За нами встанут многие. Пошлем посольство в Спарту. Спартанцы единственные, кто не пошли за Македонянином. Забудем о прежних распрях, ради общего дела. Пошлем послов на острова, в Ионию, да разве у нас самих нет больше кораблей? Те семь тысяч гоплитов еще ударят македонянам в спину!

Толпа неистовствовала, каждая фраза Демосфена тяжелым тараном расшатывала стену нерешительности и вот уже виднелись трещины, вот и брешь. Гиперид, во время всей баталии стоявший за спиной Демосфена, вышел вперед и, подняв обе руки вверх, призывая к практически недостижимой тишине, прокричал:

– Голосование! Кто за предложение Эсхина и Фокиона?

Два десятка осторожных.

– Кто за предложение Демосфена?

Тысячи рук взметнулись вверх, и экклесия взревела раненым гекатонхейром.

– Война! – воскликнул Демосфен.

– Война! – выдохнули ему в ответ Афины.

Человек может бесконечно смотреть на три вещи: как течет вода, как горит огонь и как работает другой человек. Эта, старая, как мир, поговорка оправдывалась полностью. Ну, почти полностью: текущей воды поблизости не оказалось, но зато в наличии имелся горящий огонь и работающий человек, за которыми Андроклид следил попеременно.

Тысяча костров, с веселым треском вгрызаясь во тьму, бодро истребляла запасенные вязанки маквиса. В округе на десять стадий не осталось сухой веточки, как саранча прошлась. В не вырубленной еще каким-то чудом буковой роще, свалили весь сухостой. Не хватило, пришлось рубить живые деревья. Они, сырые, горели плохо. А завтра что жечь будем? Об этом никто не задумывался, о другом мысли. Завтра-то, конечно, наступит, а вот потом...

– Андроклид, ты за кашей-то смотришь? – окликнул Неандр.

– А? Что? – встрепенулся декадарх, возвращаясь к действительности.

– Каша, говорю, пригорает! Не чуешь что ли?

Нынче его, командира, очередь кашеварить. Хоть он и начальник, да невелика птица, чтобы от общих обязанностей устраняться. Есть еще, конечно, слуга, что каждой декаде положен, но он ускакал по соседям, излишки лука на сало сменять и где-то застрял, видать со знакомцами языком чешет, затрещины давно не получал.

Андроклид помешал кашу, снял котел с огня. Воины с ложками расположились вокруг. Все, кроме Медона – тот копошился в своих вещах, сначала долго подгонял новый шейный ремень к щиту, сейчас вздыхал, пытаясь соединить бронзовой втулкой половинки сариссы, слишком свободно входившие внутрь. Медон встал на ноги, стараясь никого не задеть, перехватил сариссу обеими руками в трети, ближней к тяжелому бронзовому подтоку, так, как будет держать ее в строю, тряхнул. Часть древка, та, что с наконечником, сразу же отвалилась. Соединительная втулка тоже улетела во тьму. Медон снова печально вздохнул и пополз вокруг костра на поиски.