Федор Чешко - Архангелы и Ко

— Компенсатор я отключил. — Клаус будто мысли читал. — Энергия у нас на вес изолинита, так что — верзейхунг, битте! — придется вам потерпеть. А что до взлететь… Если мы не успеем прикрыться от его деструкторов атмосферой Байсана, взлететь нам тем более не удастся. Ниоткуда и никогда. Нам еще повезло, что скорость как раз…

И тут «Каракала» тряхнуло так, что все предыдущее мгновенно показалось жалким подобием аттракциончика для детей-инвалидов.

Мерный тяжелый шаг.

Черных мундиров вал.

Там, впереди, — враг.

Здесь, позади, — капрал.

Рев. Барабанный рев.

Злобно визжит гобой.

Нет в головах умов —

Лишь барабанный бой.

Мысли, раздумья — вон.

Вред от мыслей велик.

За них думает он —

Прусский король Фредерик.

Как на плацу идут.

Грозно грохочет шаг.

Там, впереди, — редут.

Там, впереди, — враг.

Словно по нивелиру выровненные шеренги роботоподобных гвардейцев; слитное качание холодных злых отблесков на серебряном шитье диковинных треугольных шляп, на аспидном зеркалье ботфорт, на льдистой, геометрически безукоризненной линии штыков… в такт мерному шагу, в такт пульсирующему дробному реву полковых барабанов… ближе, ближе…

И вдруг — жгучая резь въедается в ноздри, разгрызает веки; и извращенно четкие квадраты надвигающихся батальонных шпалер вспухают безобразными кляксами, сливаются, законопачивают пропыленной своей размеренно грохочущей чернотой всю землю, все небо, весь мир вокруг; а мгновением, или годом, или тысячелетием позже черноту эту оплескивает жгучая прозрачная горечь, растворяет, смывает с земли, с неба, с мира… из глаз.

Матвей забарахтался, пытаясь обтереть ладонями веки, сесть, сделать еще что-то, для него самого пока не вполне понятное… Но удалось только обтереть веки — и то не без проблем, поскольку одна из вскинутых рук уперлась в нечто, на ощупь показавшееся камнем, слепо трепыхнулась, торкнулась туда-сюда, но обхода так и не разыскала.

Пришлось открывать глаза (естественно, не руке).

И тут же многое разъяснилось. Например, недозавершившийся бред, оказывается, проистекал не исключительно лишь из виданных еще в детстве исторических визионок. Некоторое количество черноты имело место и в реальности, а именно — широкая физиономия Макумбы, обнаружившаяся прямо перед Матвеевыми глазами (это, между прочим, плечо Большого черного Мака секунду назад показалось молчановской руке камнем, и это могучая длань большого и черного секунду назад не позволила Матвею сесть).

И едкий грызущий запах имел место по правде — он проистекал из крохотного испмехсанитара, угнездившегося у Матвея на груди.

И давящий размеренный грохот тоже имел место по правде. То есть вообще-то грохот уже почти не имел места, он уже стремительно утихал (спасибо воняющему аммиаком паукообразному медику).

И даже немецко-милитаристская направленность бреда объяснилась. Сквозь угомонивающееся барабанное громыхание пульса пробивалось в уши откуда-то не издали раздраженное покрикивание: «Линкс… Линкс… Линкс… Хальт! О, эс ист шлимм… Нох айн маль линкс!» Левой, левой — прямо как сержант на плацу. А интересно, что же это обстоит плохо?

Матвей снова попробовал сесть, и снова Макумба придержал его:

— Не так быстро, мистер! — Огромная лапа бережно, как стеклянного (в смысле из НАСТОЯЩЕГО стекла) сняла с молчановской груди медицинского робота. — Если вы уже на пути к норме, я вернусь к нашему пожилому джентльмену. А вы лучше еще полежите.

Доброму совету Матвей не внял. Как только Большой Мак отошел, Молчанов осторожно приподнялся, пододвинулся к ближайшей стене и сел, опершись о нее спиной.

Вокруг по-прежнему была рубка «Каракала». Достойные прусского капрала вскрики производил, естественно, азиат Клаус. Он сидел за пультом, внимательно смотрел на экран, по которому рывками двигалась слева направо какая-то невообразимо сложная схема (кажется, корабельных внутриобшивочных коммуникаций), командно порявкивая на чиф-брэйн, каковой, очевидно, и транслировал схему на главный экран.

Заслышав Макумбовы слова и Матвеевы трепыхания, Клаус оглянулся и глубокомысленно изрек на глобале:

— Ввиду нехватки хирургического персонала аппендицит прооперировал дежурный патологоанатом. — Размыслил немного и добавил: — Жалоб от больного не поступало.

Лицо у Кадыр-оглы было обвислое, под глазами синели преизрядные мешки, а под носом и на небритом подбородке засохли ярко-бурые пятна.