Елена Асеева - К вечности

Обод, наконец, дрогнув, остановил свое перемещение. И я, торопко отворив очи, увидел, как выровнялась дотоль его ступенчатая поверхность. Одновременно пропала вязкость и мои стопы, вынырнув из нее, оперлись о плотную золотистую с серебряным отливом гладь. И также мгновенно исчезли подпорки допрежь удерживающие меня.

Кажется, я на долю, секунду, бхарани, капелюшечку такого разного времени, оперся о собственные конечности. Ощутив их бытие, как и бытие всего своего тела. Аки уже в следующее мгновение они ослабли, и я повалился плашмя на спину.

Право молвить, все это случилось так скоро, что я не успел испугаться. Ибо, еще не достигнув поверхности обода, я был подхвачен на руки Отцом. Он резко ступил с площадки на Коло Жизни, и, поймав мое мягкое уже и в руках, не имеющее силы, тело прижал к груди. И тотчас срыву, дернувшись, тронулись с места вперед спицы, продолжив свое естественное движение… Движение, а значит и существование этой Вселенной, на самую толику времени сдержавшей во имя моего рождения собственное бытие.

А Коло Жизни… его обод зримо для меня многажды расширился. До тех самых невообразимых размеров, величественных для меня и являющихся крохой, искрой для Всевышнего. Точно поколь я на нем прибывал, имея вид малой его части.

Отец, нежно прижимая мое тело к себе, меж тем уже ступил на площадку, по которой днесь курился серебристый дымок, приветствующий меня. И я увидел оставшиеся два ряда вещих птиц гамаюнов серебряной рати, каковые многажды расширив проход, берегли подступы к самому ободу, не забыв низко склонить головы предо мной и Першим. Впереди левого ряда, несколько отстраненно от других гамаюнов, как особо приближенный к Димургам, стоял Гамаюн-Вихо, высоко вздев вверх клинок своего бине. А к нам уже спешили братья моего Творца…

Впервые уступившие сына своему старшему, признавая мудрость и особую чувственность присущую общему нашему Отцу.

Небо, Асил и Дивный, подойдя, обступили нас с трех сторон и полюбовно обозрев, прикоснулись к моему лбу, предоставив сие содеять своему младшему. Перший облобызал меня последним. Хотя он поцеловал меня не только в лоб, но и в очи. Я видел, как на мгновение остекленели его большие, почитай лишенные склеры, темно-коричневые глаза, а после он мягко сказал:

— Приветствую твое рождение, мой бесценный, драгоценный, любезный Крушец!

— Хочу, — я это почти простенал, словно лишившись голоса, обаче знал, он у меня вмале будет звучать высоким тенор-альтино, обладающим светлым тембром, звонкими, верхними нотами. — Увидеть, — все же додышал я, хотя у меня сводила корча губы. — Кали.

— Конечно, мой милый, — ласкающим мой слух бас-баритоном отозвался Перший, и вновь, склонившись, облобызал мои полные с приподнятыми уголками бледно-алые губы. — Я знал, что ты захочешь увидеть живицу и сообщил ей о том. Кали-Даруга уже в Отческих недрах… Вскоре ее векошка достигнет Стлязь-Ра, в Ра — чертогах. И мы сейчас отправимся, мой милый Крушец, туда… На нашу пагоду, и будем там пребывать поколь ты не наберешься сил. Посему вскоре ты увидишь живицу.

Наберешься сил…

Очевидно, это будет долгий срок, потому как без помощи я даже не мог повернуть голову, шевельнуть перстом. Тем не менее, ощущал нежные поцелуи Небо, Дивного и Асила на моих ладонях и стопах.

Мое рождение, как и внешний облик, впитавший в себя образы всех четырех старших Богов, стало для них чем-то большим, чем все пережитое дотоль. Безусловно, я втянул их клинопись еще в себя, поелику, будучи лучицей в самом начале вселения в плоть, сглатывал искры отделившиеся когда-то от них. И сим действом взращивал внутри себя их сияние, их мощь. Поэтому форма лица моего была каплеообразная, как у Небо и Першего, прямой, орлиный нос, с небольшой горбинкой и нависающим кончиком да широкие выступающие скулы, я вобрал от Асила. Выпуклые, нижние веки, длинные густо закрученные ресницы и вроде проходящие по одной линии прямые, короткие брови приобрел от Дивного.

И, конечно, я был также худ, сухопар как старшая четверка Богов, не имел крыльев и тем не столько походил на них, сколько был противопоставлен телосложению Родителя.

— Надобно идти, малецыку нужна биоаура, — вкрадчиво молвил Небо и этими словами придал движения моему Отцу.

Боги немедля переместились позадь Першего, а тот неспешной походкой направился вперед. Широкая площадка ноне удлинилась. Она стала похожа на ездовитую полосу, покрытую рытвинами, выемками, вспученностями и бороздами, и в ее курящемся, едва проступающем дымке стали появляться идущие мне навстречу, абы поприветствовать, старшие братья. Они выступали обряженные в серебряных сакхи и в своих величественных венцах, символизируя единение меж мной и Родителем. Братья, как и старшая четверка Богов, были не обуты, тем подражая им и одновременно поддерживая мою наготу.