Елена Асеева: К вечности

Небо и Дивный пришли с уже приготовленным для меня именем…

А это могло значить, что Отец решил уступить меня им. Эту уступку я, однозначно, не мог принять, не мог пережить. Может потому братья и сравнивали меня со Светычем. Ведь Светыч был очень зависим от Першего, и не сумел пережить свою оторванность от него. Хотя Отец и после входа сына в печищу Расов всегда поддерживал и подсоблял старшему брату. Обаче Светычу стало достаточным и того, что он жил вне печищи Димургов, имел другой цвет кожи.

А, что если и сейчас?..

Сейчас, вот тут на Коло Жизни все повторяется.

И я прошедший такой тягостный путь. Переживший разлуку с Отцом в истоке своего вселения, болезнь в первой и второй плоти, допрежь иссушаемый смурью по нему и братьям, не увижу его, не получу ожидаемого величания Крушец.

Я даже не глянул на спицу и стремительно повертавшись, туго закачался. Еще миг и ослабли не только руки, туловище, но и шея, голова.

— Малецык, малецык, драгость наша, — торопливо произнес Небо и шагнул вперед, протянув ко мне руку и шевельнув перстами. — Успокойся, прошу тебя, успокойся. Перший придет. Придет в положенное время. Просто теперь он страшится нарушить Закон Бытия.

— Умиротворись, наш любезный, — не менее сопереживающе молвил Асил. — Ты днесь отключишься и тем самым можешь навредить себе. Что ты наш дорогой, умиротворись.

— Перший придет в свой срок, — дополнил речь старших Дивный. — Ноне все по-другому. И он никому тебя не уступит. Да и мы, зная о том, как ты с ним связан, не просили его об уступках. Перший сам все последнее время страшился и страшится одного, чтобы ты не передумал быть подле него.

Услышав молвь Дивного, я немедля взял себя в руки. Не то, чтобы успокоился окончательно, просто взбодрился. И хотя обрел голову, шею и туловище, но так и не стал ощущать рук, не говоря уже о ногах.

Теперь я окончательно уверился, что время…веремя… оно издевательски замерло. А вместе с ним застыло позади меня Коло Жизни. Спицы, определенно, окаменели. Они изводили меня своим онемением, своей неподвижностью. Живописуя сейчас общим своим видом циферблат с восьмью вельми мощными стрелками. И мне чудилось, что еще чуть-чуть и та самая нечувствительность, которая охватила мои конечности, поглотит туловище и криком страха выплеснется изо рта, чтобы подпихнуть спицу, как можно дальше от отражения острия эспадрона Мэхпи. Верно, для того крика я и отворил рот…

И тотчас… тотчас пришел Он!

Он — первый сын Родителя, старший из печищи Димургов, Господь, Зиждитель, Бог Перший!

Мой Отец! Мой Творец!

«Крушец! В род Оньянкупонг!» — мощной волной окатило мое естество воспоминание, и я туго качнувшись, на доли секунд отключился.

А когда пришел в себя, узрел обок стоящих и поддерживающих меня Богов, младших братьев моего Отца. Небо и Дивный крепко обхватили мои плечи, а Асил нежно прикасался губами к кончику моего носа. Боги… Они перекачивали в меня силы, даруя возможность дойти до Коло Жизни, жертвуя возможностью вобрать меня в свою печищу. Поелику это было особым условием Закона Бытия. Старшие не имели права касаться младших, делающих свой выбор. Наверно поэтому я так быстро и пришел в себя, что получил порцию сил от Асила, Небо и Дивного.

— Успокойся, успокойся наша драгость, — продышал мне в ухо Небо и только теперь я ощутил его лобызания моего виска, губы Асила на правом глазу, а уста Дивного на левом.

Старшие Боги еще немного находились подле меня, а когда я, наконец, ощутил свои руки, выпустив из объятий, отошли.

И тогда я увидел Першего.

Он был одет в черное, долгополое сакхи, прикрывающее стопы ног, по материи которой, перемещаясь во всех направлениях, мерцали многолучевые, серебристые, махие звездочки. Словом в том одеянии, в каковом когда — то выпускал меня из руки в Золотой Галактике, созвездие Льва, системе Козья Ножка на планете Зекрая. На голове его в венце восседала черная с золотым отливом чешуек змея. Она глядела на меня с таковой теплотой, с той же самой, что и Отец… Забыл сказать, все старшие Боги были не обуты, тем точно становясь близки мне… Моей еще не покрытой наружным покровом плоти… моим конечностям… стопам… кистям… перстам.

— Думал, ты не придешь, — сказал я Отцу и легохонько сотрясся. — Думал, откажешься от меня.

— Никогда! — гулко отозвался Перший и голос его плыл такой властно-величавой песнью колыхающей, кажется, ближайшие растянутые туманности и вервие.

Лицо моего Творца насыщенно засияло золотыми переливами, поглотив всякую коричневу и сделав его родственным с младшими братьями.