Андрей Язовских - Три с половиной мира

С дикарей чего возьмешь? Они домой не отправят. Даже башмаков новых у них не допросишься, сами они босиком и без штанов. Да совсем без ничего. Как и Олекма, впрочем. Так что вроде и на равных они теперь. На время, конечно. Контакт есть, все остальное приложится. Тут уж как ни крути – человеческое превосходство все равно проявится хоть в чем-то. Надо просто разговаривать:

– Скажи, Маухи, ваша земля большая?

– А с чем можно сравнить землю? Если сравнивать с глупостью и жадностью горожан – то маленькая совсем.

Аборигены снова захихикали. Но никто не обернулся, чтобы окинуть чужака презрительным взглядом.

– Может, ты и меня считаешь глупым? Почему?

Маухи на ходу выудил из листвы жирную гусеницу, щелчком пальцев отшиб ей голову и принялся есть. Только шагов через триста ответом удостоил.

– Потому, что ты говоришь, что земля может кому-то принадлежать.

Беседа удовольствия не доставляла особого, но ведь надо было разговаривать. Хотя бы для того, чтобы коммуникатор информацию накапливал. А то как-то коряво переводит, не шибко понятно…

– То есть земля, по которой мы идем, тебе не принадлежит?

Вечный Маухи чуть сбавил шаг. Олекма уперся взглядом в его голую морщинистую спину и подумал, что на Земле таких старых людей не видел. Может они в отдельных крепостях живут, где рабочий график полегче?

Маухи твердо стоял на ногах и усталости его видно не было. Разве что спина чуть сутулилась, да шея просвечивала сухими жилами, когда он приоткрыв рот и смешно наморщив нос заглядывал в кроны деревьев. И глаза… В них уже не было той пронзительной синевы, как у его соплеменников. Глаза подернулись сырой мутью. Вечный Маухи был очень стар. Хотя опять же – смотря с чем сравнивать. Может, по земным меркам половину стандартного ресурса только перевалил. Ясно: жизнь в лесу – не сахар! Если гусеницами и травой питаться.

– Разве может блоха, живущая в шкуре ягуара и пьющая его кровь, сказать, что ягуар принадлежит ей?

«Ты смотри, как кучеряво сумничал! Интеллигент хренов».

– Ладно, по-другому спрошу. Прямо. Долго вы будете меня сопровождать?

– Не знаю… Как твоя тропа поведет.

– Понятно. Ну а где ваши женщины и дети? Дом ваш где? Или это военная тайна?

– Военная тайна? – Маухи откровенно рассмеялся, – Тайн вообще не бывает! Глупость только случается и нежелание понимать. Если не видишь того, что у тебя перед носом – это не тайна, это слепота.

Наивная простота собеседника начинала бесить. Олекма продолжил задавать вопросы, душа в себе нервный смех.

– То есть вы гуляли просто. Причем – поодиночке. А потом встретились случайно, глядь – один из вас чужого поймал. Решили не убивать, от греха подальше, но у всех внезапно возникла необходимость на север пойти. Как раз, куда мне надо. Так? Я хоть некоторых вещей и не понимаю, но обман чую за версту! Так и знай!

Тут Олекма как есть лишнего сболтнул… Аборигены остановились и обступили его на тесной тропинке очень плотно. Лица серьезные, ноги расставлены широко. И тихо вдруг стало. Слыхать только, как песок под ступнями шелестит да похрустывает. Синева в глазах клубится, плещется, окрашивает лес кругом, завораживает. Лица уж перемешались до неузнаваемости, земля сама закачалась, расступилась. Надо бы руками взмахнуть, да хвататься за что, пока не вывалился опять из тела…

Налетел ветерок ниоткуда, плеснул прохладой по морде… Отступило наваждение. Олекма ругнулся про себя, и подумал, что надо бы внимательнее смотреть, чего в рот-то ему складывают. А то обкормят дурманом совсем, будешь тогда до погибели улыбаться. Эвон как накрыло опять, что и не разберешь, чего там проклятый старик бормочет:

– Ты глупый, злой, не желающий думать или хотя бы слушать капризный мальчишка. В точности как большинство горожан, – вещал Маухи своим нудным назидательным тоном, – Вы уверены, что солнце встает только ради вас и что колючки на кустах вам назло. Вы боитесь смерти как предательства. А сами предали свою мать Ёти . Разве это дело? Эта земля не убила тебя, когда ты свалился с неба в своем жалком железном подобии птицы. Муравей Сё отдал тебе свою силу и излечил твое тело. Но твои глаза все равно остались невидящими. Твой слепой разум нашептывает тебе, что мы хотим поступить так же, как поступил бы ты сам. Ты не можешь постичь нашей мудрости, и поэтому считаешь нас глупее себя. Едва избежав смерти, ты уже уверен, что тебе должен весь мир. И злишься, когда не получаешь желаемое. Зависть и злоба – вот все, чем живут горожане.