Андрей Язовских - Три с половиной мира

А кто еда-то? Листья разве? Как-то не наблюдается удовольствия на рожах… Неужто размышляют, как ловчее Олекму есть, справедливее делить? Вот уж попал, так попал!.. До города добежать хотел! Мечтал, что домой отправят… Вот и сиди теперь тут с дикарями, жди, когда они тебя дубиной пришибут.

Попытался усилием воли шевельнуть хотя бы пальцем, вспотел даже от натуги, – не выходит. Опять отравили чем-то. Пыхтел пару минут, покуда взгляд пристальный на себе не почувствовал.

Седой старик, сидевший прямо напротив, листья дожевал уже. Уставился на пленника с выражением глубокой озабоченности на лице. Челюсть почесал под косматой бородой, слегка приоткрыв пасть и заговорил.

– Я – Вечный Маухи. Маухи сильный. Много раз на войну ходил.

Выдохся, сразу так много слов наговорив, вздохнул тяжко. Потом уставился на свою левую руку, стал разглядывать ее, будто давно не видал. На мизинце двух фаланг не хватает. Маухи прижал к ладони большой палец, остатки Олекме показал и добавил:

– Три раза на войну ходил Вечный Маухи. Ты будешь говорить с нами?

Ну а о чем поговорить-то? О погоде разве?.. Что такое есть эта «погода» Олекма не знал. Присказка такая просто, ежели без толку болтать.

– А я – Олекма. На войне не бывал. А к вам нелегкая занесла…

Сидят, молчат. Над головой твари какие-то летают, хоть и не птицы. Крылья у них из кожи между длиннющими пальцами, и рыла больно страшные. От камня спине холодно.

– Дождь будет? – это у Маухи пацаненок безусый спрашивает, что рядом сидит. Старик отвечать не стал, только кряхтя ноги вытянул, протянув в сторону Олекмы босые ступни.

– Митху тоже не был, – кивнул на пацаненка старик, – Может потом сходите вместе.

Пацан фыркнул презрительно и пальцем тыкнул:

– Олекма слабый, Митху сильный! – кричит гордо, с вызовом в глаза глядя.

– Чего это я слабый? Я давеча муравья голыми руками угомонил! – вырвалось невпопад. Пацан аж покатился со смеху:

– Муравья не получается убивать! Олекма неумный обманщик сам! – крикнул опять пацан, за что тут же от старика подзатыльник схлопотал. Приуныл, осознал…

Остальных мужиков заявление о победе над муравьем не рассмешило. Задумались мужики над чем-то крепко, хоть и вид на себя напустили мечтательный. Снова надолго тишина над поляной повисла.

– Муравей Сё – могучий зверь. Первый сын Ёти . Муравей Сё сам знает, когда убивать, и когда умирать.

– Не верите – и не надо! Не очень то и хотелось! – обиделся человек на дикарей. Ну а что еще оставалось делать?

– Ты, Олекма – дегенерат .

Это их « дегенерат » коммуникатор не смог перевести, но и так понятно, что ничего почетного в слове нет. Маухи тем временем продолжает себе под нос гундосить:

– Пластиком и всякой гадостью воняешь, мозги с железом перемешались, Леса не знаешь, ссышь где попало, как щенок. Зачем по земле ходишь? Не понятно…

Вот же старый засранец, судить еще вздумал. За плохое поведение.

– Так я же говорю: сам не знаю, как к вам в лес попал. С неба свалился, не по своей воле.

– Угу… – Маухи разглядывал напившегося комара на своем плече. Легонько дунул, сгоняя кровососа с кожи, проводил взглядом. Комара тут же проглотила крылатая тварь с жуткой рожей и по лицу старика скользнула улыбка. – С горожанами всегда так: вечно они не знают, что и почему с ними случается. Ни в чем своей вины видеть не хотят. Наугад свою тропу топчут.

Эх, тоска-печаль… Вот и обвинение уж прозвучало: виновен в том, что в неположенном месте с неба свалился. Еще смотрят так жалостливо всей шайкой своей подлой…

– Понятно все с вами… Ладно бы хоть я напал на того вашего, к которому подкрался…

Тут уж все дикари на поляне со смеху повалились. Так бьются в припадке, что слезы из глаз. Откуда-то из-за спины вышел тот самый, вырубивший Олекму с одного удара. Нагнулся над ним, все еще прыская смехом, снял с Олекминой груди жирную блоху, пересадил ее себе на голову и сказал:

– Иди куда шел, дегенерат! Глупый щенок.

1.6.

С пацанами, подросли когда маленько, стали силой да сноровкой мерится. Только не интересно было меж собой-то, да и глупо. Так, намнешь бывало бока соседу через три кубрика по левую руку, и неделю потом глазенки воротишь друг от дружки. А куда денешься-то? Казарма хоть и велика, а в общем коридоре не разминешься шибко, или в досуговой если телевизор посмотреть рядом не садишься… Придумали казармой на казарму сходиться. А повод всегда можно сообразить, но не так чтобы серьезный. Вот из-за девок хотя бы. Бывало, возле столовки замешкаешься как бы между делом, окликнешь пацана с верхнего яруса: