Андрей Язовских - Три с половиной мира

Чего приглядываться, если из-под дерева города не видать? Пора таки подыматься. А то, ишь чего, размечтался!..

Хорошо как лежать-то оказывается! Все когда хорошо, не болит нигде, не чешется, не потеешь… И в расторопности когда особой нужды нет, по большому-то счету… Будто в жизни своей так ни разу и не лёживал. А может и вправду – не бывало? Дома же по звонку все, не поваляешься особо, никто ждать не станет.

Хотел упругим рывком подняться, да мешало что-то. Забавно: за ночь мох все тело опутал. Рвется с тихим хрустом, осыпается на землю невесомым прахом. Что ж, теперь мох меня съесть задумал? Смех, да и только.

Огляделся. То же все в лесу, только будто реже он стал. Далеко между деревьев видать, как если расступаются, уворачиваются они от человеческого взгляда. Вон там за кустами речка, зайцы и прочее зверье плещется, дальше еще на север – живой камень комху , а направо если – муравьиная братия гнездо задумали. А под ногами здесь родственник ихний, которого Олекма убил. Этого уж доели почти, пустой панцирь из-под мха виднеется еле.

Ну, ладно. Пойти, что ли, зайцев разогнать, рожу умыть? Надо иногда тоже. Повыхаркал густую ночную слюну, сунул в рот листок подходящий, пожевать, чтобы посвежее да пободрее стало, пошел… Земля под ногами пружинит мягко, в колени упругостью отдается, будто сама несет. В груди хорошо, привык неужто? Вечером едва не помер, а с утра – как новенький! Акклиматизация, стало быть – не хухры-мухры!

Вода в реке до самого дна сквозит, если вглубь заглядывать. Тоже там живет кто-то, рыбы и раки. И никаких крокодилов не видать. А ежели глазом-то по-другому глядеть, как в зеркало, то и себя узришь. Рожу мокрую, лохматую, довольную. Эдакая сама съест, кого хочешь.

Надумал еще целиком в воду-то влезти. Чтоб аж до ознобу, до стука зубовного. И ботинки драные на сухом оставил. Как знал, что ногам приятно в вязком топком дне. И руками еще поводить из стороны в сторону хорошо, один только нос над водой высунувши. У людей даже слово было для этой забавы, забылось только за ненадобностью.

1.5.

Дикарь стоял возле камня комху спиной к Олекме. То, что он именно дикарь, сомнений никаких не имелось. Станет разве цивилизованный человек голым в лесу стоять и с камнем разговаривать? На голове космы всклокоченные, на спине шрамы узорчатые… Словно вырезали амазонского пигмея из старой кинохроники и поставили вот здесь на полянке. Топчется в шаге от черной каменюки, бурчит чего-то. Молится наверняка.

Словно бестелесный призрак Олекма подкрался к нему, ни единым звуком себя не выдав. Нет, не собирался тактически верно нападать со спины. Он вовсе соперника в нем не видел. Куда там: человек на голову выше, на четверть тяжелее. Да и голое тело аборигена атлетизмом не блещет. И живот еще этот раздутый! Видать и вправду не лишку хищников в лесу, ежели эдакий увалень живым до взрослых годов дожил. Так что не усомнился человек в превосходстве своем ничуть, только бегать за дикарем по лесу не хотелось. Вот затем и подкрадывался к нему Олекма, чтобы сграбастать в охапку, если метнется абориген от него перепуганным зверьком.

Дикарь развернулся неспешно. И сразу уставился на Олекму снизу вверх, чуть запрокинув голову набок. Не-ет, во взгляде этих глубоких, ослепительно синих глаз не оказалось и намека на страх или удивление. Он протяжно втянул воздух широкими ноздрями. Так смотрят и нюхают надоевшую плесень в углу сырого кубрика, с которой устал бороться. Прикусил слегка нижнюю губу, поерзал челюстью под неровно выщипанной кустистой бородой и, наконец, выплюнул человеку в лицо:

– Дегенерат!

Рука дикаря рванулась без замаха, ткнулась Олекме под дых. Коленки подкосились, сложились, и человек рухнул на землю, ткнувшись лицом в грязные мозолистые ступни дикаря.

***

Новостей-то было две. Одна хорошая, вторая не шибко.

Олекма был парализован. Шевелить мог только лицом. Будто повыдергал кто все нервы из тела, да и снес на переработку. Осталось тело кулем, податливым и теплым. А вообще – сидел все на той же поляне, прислоненный к камню. Жив, да и ладно. А если б хотели – так и не очухался бы.

Хорошая новость: то, что материно изобретение, коммуникатор, опытный образец которого прилеплен к затылку, – работал!

Дикари разговаривали мало, лишь изредка перебрасывались короткими фразами. Штук шесть перед собой видать, еще пару, если глазом на сторону скосить. И со спины бубнеж доносится, а значит расселись кружком по всей поляне. На Олекму внимания почти совсем не обращали, вяло жевали какие-то листья. Коммуникатор сразу все слова перевести не может, время просит наверняка, чтобы лексикону нахвататься. Но помалу начали некоторые простые слова в мозг проникать: «утром, слушать, слабый, еда».