Даниил Кислевский - Первый год. Чужая эра

– Так, троглодиты. Быстро все сожрали и пошли работать. Орех – после завтрака ко мне!

Очень уж Орех не любил свое прозвище. Точнее, даже не свое, а прозвища в принципе. От этого несло какой-то мальчишеской забавой, какими-то киношными шаблонами, дешевыми книжками фантастических циклов, которые раньше выставляли на витринах по двадцать в ряд. Ему очень нравилось свое имя, особенно когда его звали полностью, Виктором. Но мода давать всем прозвища надежно укрепилась в рядах СБР, да и за его пределами была в ходу. Некоторые считали, что тому есть веская причина, и даже приводили какие-то доводы на стыке парапсихологии и диванной социологии. Если бы это были хотя бы позывные, Орех бы еще мог их принять. Но клички – клички придавали всему налет какой-то нелепости.

Сам он Орехом стал еще в ВДВ, когда во время одного из неудачных прыжков умудрился выжить. Парашют вдруг скрутило у самой земли, и, пролетев метров тридцать, Незнамов камнем рухнул на землю. Сломал себе ногу и пару ребер, получил ряд травм поменьше. Командир, бледный как поганка, по дороге в санчасть держал руку на его лбу и приговаривал, что Незнамов сильный, что все нормально будет, что он крепкий орешек. А Незнамов лежал почти без сознания и гордился собой – в очередной раз проверил, что не слабо. Так за ним и осталось прозвище – сначала Орешек, а потом и просто Орех. В армии оно особо в ходу не было, а на гражданке так и вовсе исчезло. Но вот уже в СБР, после того как он рассказал о своем прыжковом опыте, прозвище внезапно снова ожило и пристало к нему окончательно.

Остальные из его сослуживцев к прозвищам относились проще. Из-за того, что в ряды СБР, уже после Коллапса, набирали совершенно разных людей, было там много простых гражданских. Половина бойцов из отряда Ореха еще год назад и оружия-то в руках не держала, а до всех событий ребята были, скорее всего, обыкновенными «пацанами с районов». Им, оказавшимся в армейской, даже псевдоармейской, среде, очень нравились все эти игры в клички и прозвища. Сказывались отголоски погибшей масскультуры.

Закончив завтрак, Орех поднялся, помыл посуду и пошел в каюту старшины. Протолкнулся через очередь из речников, ютившихся возле бойлера с кипятком. Взбежал вверх по лестнице, вышел на кормовую часть палубы, поглядел на тянувшуюся позади судна белую пену, поднятую двигателями. Оглядел правый берег. Краны остались позади, и теперь вдоль кромки воды стали маячить силуэты складов. В какой-то момент Ореху показалось, что на берегу стоит человек, но приглядываться он не стал. Нет их здесь, не может быть. Потому тут и пристает «Циклоп».

В каюте старшины было накурено, но иллюминатор он, по понятным причинам, не открывал. Сидя за столом, он с силой нажимал пальцем в сенсорный экран потрепанного планшета и корчил недовольную гримасу.

Если Ореха, в силу его временного статуса, просто своим не считали, то старшину откровенно не любили. Он был довольно глупым и вредным человеком, который привык думать, что разбирается во всем если не лучше, то уж точно не хуже остальных. В обычной жизни он был невыносим – всегда всех одергивал, громко кричал, лез с советами. Была только одна сфера, в которой он признавал себя профаном – медицина. Поэтому перед врачом из китайского корпуса, сопровождавшим рейды «Циклопа», старшина всегда совершенно карикатурно заискивал.

За последние два дня старшина вызывал Ореха не менее пяти раз и детально рассказывал ему о боевой задаче, пережевывая, повторяясь, иногда путаясь. Неужели и сейчас, почти перед выходом, будет повторять?

– Готов, боец?

Старшина последний раз злобно поглядел в планшет, буркнул что-то и посмотрел на Ореха. Тот стоял по стойке смирно, но никаких «Младший сержант Незнамов…» не говорил. Не хотелось Ореху сегодня «выпячиваться» перед ним. В этот день имеет право.

Старшина нахмурился, но, ничего не сказав, указал Ореху на стул. Тот сел, поставив рядом рюкзак.

– Значит так, Незнамов. Со мной ночью связывались из Железки, есть новые директивы, – и он пододвинул к Ореху небольшой кофр, похожий на фотоаппаратный.

– Что это?

– Это, морпех, устройство. Сказано было – членам оперативной группы, то есть тебе, – старшина странно усмехнулся, – это устройство использовать.

«Морпех». Нелепейшее в нынешней ситуации слово, намертво засевшее в словарном запасе старшины по совершенно непонятной причине. Орех незаметно вздохнул, прогоняя просившуюся на лицо гримасу презрения.