Даниил Кислевский - Первый год. Чужая эра

Кислевский задумался и вновь пожал плечами. Вопрос показался ему провокационным и немного бессмысленным.

– Вы к чему это?

Гришин вместо ответа встал и молча вышел в соседнюю комнату. Послышался какой-то лязг, похожий на звон металлического подноса, и тихий мат. Через пару минут он вернулся, и, принявшись вытаскивать из дальнего ящика, служившего холодильником, консервы и галеты, наконец ответил.

– Людям, Даня, нахрен не нужны просто истории, факты про то время. Оно было-то вон, в прошлом году, считай. Они всё это помнят, до кошмаров. Им зачем документальные сводки?

Усевшись за стол и закрыв ноутбук, он открыл консервы ножом. Кислевский заметил, как трясутся его руки.

– А вот если ты не хронику писать будешь, а книгу, прям настоящую книгу, со всеми этими «он подумал, он посмотрел» – то это другое…

Гришин закашлялся, глубоко и хлипко, и, проморгавшись, продолжил:

– Другое дело. Прямо вот как есть. Будешь первым писателем своей «Новой эры».

– «Чужой».

– Ну да, ты понял, про что я.

– Но так я ж не писатель…

– Ну и не журналист. Кто у тебя редактор? Начальник отдела оповещения, Ермолаева? Или куратор штаба?

Кислевский протянул руку и взял стопку. Гришин положил несколько кусков безымянной рыбы из консервов на галеты, и поставил тарелку между ними.

– Ты журналистом вообще работал?

– Да, в «Проспекте Мира» и еще в паре мест.

– А вот теперь будешь ты не последним журналистом постапокалипсиса без редакции, а первым писателем. Тогда и в голимых сухих фактах надобность отпадет.

Гришин налил себе еще, а Кислевский наконец выпил и вернул на стол пустую стопку. Только сейчас он распробовал, что водка была с каким-то ягодным привкусом.

– Звучит как-то… амбициозно.

– А в мире, Даня, слишком мало людей осталось, чтобы можно было жить без амбиций.

На этих словах Гришин вновь встал и вышел из зала в соседнюю комнату. На этот раз не было его весьма долго, и заскучавший Кислевский тоже поднялся, осматривая захламленное помещение, а затем выглянул в коридор.

– А что за ватман, зачем? – крикнул он и немного смутился. Звук голоса оказался громче, чем ему хотелось.

– Это для фото. Всех, кто приходит, мы фотографируем – я или егерь. Рост пишем и имя, если говорят. Или клички.

– Даже тех, кого не пускаете?

– Их – в особенности, – сказал Гришин, возвращаясь. Теперь под камуфляжной курткой виднелась застиранная белая майка.

– А можно я вас сфотографирую? – видимо, вспомнив про собственный фотоаппарат, спросил журналист, но начальник общественной приемной живо замотал головой.

– Нет, нельзя. Я… не в лучшем виде. Не надо. Зачем тебе?

– Ну, для истории.

– Я еще не история. Обойдешься, – сказал он с усмешкой, и, усевшись в кресло, спросил: – Ты на склад сейчас пойдешь, или еще одну рассказать?

– Давайте еще одну.

Лето.

Резкий, неприятный звон будильника вырвал Ореха из тревожного сна. Он мгновенно открыл глаза и прислушался к телу. Как и вчера вечером, его все еще слегка подташнивало. За три дня размещения на борту «Циклопа» Орех так и не смог привыкнуть к временами набегающей качке и подступающей легкой тошноте.

Силясь побороть очередной приступ, он сидел на своей койке, спросонья нервный и злой. Его злил не ранний подъем после трехчасового сна и даже не ставшая уже почти привычной тошнота. Злило его то, что вчера вечером старшина и капитан в один голос утверждали, что «Циклоп» подойдет к точке назначения в семь утра. На часах Ореха было уже 6.40, но никакого городского пейзажа за иллюминатором, забранным снаружи решеткой, видно не было. Судно, покачиваясь, шло в рассветном тумане погасив огни, словно в пустоте. Значит, опять придется ждать. Прятаться на воде и томиться в медленном ожидании момента, когда к берегу можно будет пристать без лишних рисков.

Это вот ожидание и злило Ореха.

Судя по тому, что никто не метался по палубе с тихой руганью, торопиться было некуда. Орех глотнул воды из фляжки и выпил таблетку, а затем снова завалился на койку. Закрыв глаза, он явственно ощутил, как сильно качается судно, с трудом прорываясь через буйную реку. Палубой выше кто-то громко затопал и начал методично ронять на пол что-то гулкое, а затем принялся вторить грохоту зычным басом. Орех мысленно пожелал неизвестному выпасть за борт и тут же заснул.

– Незнамов, подъем, твою мать! Охренел, что ли?! – на удивление мерзкий голос старшины вырвал Ореха из дремы. – Встал-оделся!