Виталий Забирко - Тени сна

Он вспомнил, и неприятный холодок зашевелился в груди.

"Моримерди! Ничего общего с политическими деятелями, кроме созвучия фамилии, и, тем более, с газетными фотографиями. Если у политических деятелей карьера начинается фотографиями на газетных полосах, то у таких, как Моримерди, - заканчивается. Военная контрразведка. Лет двенадцать назад было одно дело у политической полиции с военной контрразведкой. Тогда Моримерди проводил совместное совещание. Вряд ли он, конечно, помнит рядового инспектора политической полиции, тем более, что Гюнтер на совещании не выступал. Хотя, чем чёрт не шутит! Да, но что нужно здесь военной контрразведке?!"

Гюнтер задумчиво стоял у двери, подбрасывая в руке ключ. И тут заметил, что из-под неё просачивается полоска мигающего, мертвенного света.

"Господи, - подумал он, - не хватало мне самому удариться в некроманию!"

Он прислушался и сквозь толстую, наверное, дубовую, прошлого века, дверь с трудом расслышал, что в номере какой-то мужчина что-то истерически выкрикивает.

"Будет интересно, если голые девки-ведьмы приволокли коротышку именно в мой номер и устроили здесь шабаш", - мрачно подумал он и осторожно потянул за ручку. Дверь оказалась не запертой и легко приоткрылась.

В номере на стене во всю мощь работал телевизор. Пастор новореформистской церкви в Брюкленде преподобный отче Пампл, затмивший своими проповедями массу телезвёзд, отправлял службу на стотысячном стадионе "Уикли".

- Грядет! - исходил пеной воинствующий пастор. Он сорвал с себя мирской пиджак и безжалостно топтал его. В белой рубашке, галстуке бабочкой и с микрофоном в руке пастор был похож на конферансье.

- Сатана грядет! - вещал он громоподобным гласом гигаваттных динамиков. - На погибель нам и детям нашим! В обличье бледном... и со звездой красной!..

Стадион ревел.

Гюнтер вошёл в номер и закрыл дверь. Затем обошёл вокруг королевской кровати. Здесь, не видимый от дверей, стоял столик на колесиках, уставленный бутылками и закусками, а на кровати, поджав под себя ноги, сидела смазливая брюнетка в пышном, напоминающем ком пены из огнетушителя, платье. С неуёмным восторгом, словно наблюдая финальный матч по кетчу, она смотрела на экран.

- Я, случайно, не ошибся номером? - спросил Гюнтер.

Брюнетка, наконец, заметила хозяина.

- Ну, вот, - сказала она голосом горничной и надула губы. Приглашает поужинать, а сам бродит где-то!

Гюнтер налил себе четверть стакана, выпил. Кажется, что-то французское, ударившее в нос парфюмерным букетом.

"Девочка не прочь погулять за чужой счёт", - вяло подумал он.

- Я сейчас, - буркнул Гюнтер и прошёл в ванную комнату.

В зеркале он внимательно осмотрел лицо. Вся левая половина, не только щека, но и лоб, затекла багровыми рубцами. К счастью, царапин не было. Если после душа сделать массаж с лосьоном, то к утру должно пройти.

Положил букет сухих веток на край умывальника и снял с плеча фотоаппарат. В футляре что-то жалобно звякнуло.

"За ваш счёт, доктор Бурхе", - мрачно констатировал он опуская фотоаппарат в мусорную корзину, даже не открыв футляра. Туда же и за тот же счёт последовали и раздавленные солнцезащитные очки. Затем он стал выгребать из карманов и отправлять в корзину все сегодняшние покупки.

Боевой трофей оказался армейским "кольтом". Гюнтер переложил его в освободившийся карман, а со дна извлек пуговицу. Блестящую, просто сияющую, форменную пуговицу с полицейского мундира. Он вспомнил усы под своей ладонью, закрывающей рот коротышки в подворотне, каску и искренне пожалел служаку полицейского с "проникающим" взглядом. Пуговица полетела в унитаз. Незачем прислуге её видеть. Затем он вспомнил о соседе, за ремешок извлек из мусорной корзины фотоаппарат, открыл его и засветил плёнку.

Глава шестая

Пещера напоминала нору, старую и заброшенную. В сером мраке угадывались рыхлые земляные стены, с низкого, в рост человека, свода пучками сочащихся влагой мочал свешивались корни с комьями земли. Под ногами чавкало, а из глубины норы доносились чёткое ритмичное шарканье. Шурх-шурх, шурх-шурх. Сухой звук в пропитанной сыростью норе казался нереальным.

Осторожно отводя от лица свисающие корни, Гюнтер пробирался на звук. Сверху с шорохом сыпались комки рыхлой мокрой земли, застревали в волосах, попадали за шиворот. Гюнтер шёл и шёл, а звук не приближался. Далеко спереди появился жёлтый лучик света, он мигал, иногда надолго исчезал, но рос, разгорался, пока не превратился в пламя свечи. Гюнтер остановился. Учащённо забилось сердце. Поперёк норы стояла большая трёхсотведёрная бочка, наполовину вкопанная в землю, на ней горела оплывающая воском свеча, а за бочкой, охватив её руками, сидел огромный, красный в отблеске света, мрачный человек и, наклонившись вперёд, не отрываясь, смотрел на свечу. Был он тучен, волосат и безобразен. Руки и грудь настолько сильно заросли густой седой шерстью, что трудно было различить где его собственная, а где шерсть безрукавки из овечьей шкуры. Гладко выбритое лицо имело мало общего с человеческим: нос-свиным рылом, рот-пастью, с торчащими сомкнутыми клыками.