Николай Попов - Альтернатива

А у меня этот пленный со своей дурацкой картой и газетой.

Гул моторов в небе нарастал. Бригаденфюрер выпрямился в кресле и прислушался. Ему чудился ровный монотонный звук на одной ноте. Это не «юнкерсы»! Он вскочил на ноги, подбежал к столу, схватил трубку телефона. Телефон по-прежнему не работал.

– Когда же наконец наступит утро! – закричал он. Потом заметался по кабинету крупными шагами до шкафа у противоположной стены с папками и книгами, от него к окну вокруг кресла и снова к столу. Ему хотелось знать что происходит, что произошло в мире за двенадцать часов. Но за окном ещё тянулась ночь, а над головой гудели вражеские самолёты.

Два месяца назад, в первый же день войны с Россией советская авиация понесла огромные потери, тем не менее вела себя дерзко и агрессивно. Райх вспомнил, как через два часа после начала войны русские самолёты нанесли мощный удар по Кенигсбергу. Утром 22 июня генерал-полковник Кузнецов, очевидно, не дожидаясь приказа из Москвы, отдал свой приказ войскам Северо-Западного фронта нанести удар в направлении Тильзит в Восточной Пруссии. Опрометчивая реакция, но решительная. Неизвестно, какая бы сложилась ситуация, если бы русские смогли нанести удар первыми.

Устав от ходьбы, Райх снова опустился в кресло.

Но что произошло вчера? Бомбили станцию, а потом словно с неба свалился журналист. А сейчас? Куда летят эти самолёты?

Ни на один из вопросов, которые всю ночь не переставал задавать себе, бригаденфюрер ответа не находил. А за окном по-прежнему лил дождь – и не было связи.

В семь утра к дому, где находилась резиденция фон Райха, подкатила «эмка». Из неё выпрыгнул доктор и опрометью помчался к парадному входу. Спотыкаясь, стал подниматься по ступенькам. Часовой в дверях, не узнав в жалкой фигуре, одетой в синий халат, с взлохмаченными волосами и осунувшимся лицом лагерного «лекаря», решительно щёлкнул затвором автомата. Доктор, поравнявшись с ним, что-то прохрипел ему в ухо – часовой с испуганным лицом вытянулся в струнку. Протопав по коридору, без стука доктор ввалился в кабинет Райха и застыл в дверях, немигающими глазами глядя в лицо генерала. Бригаденфюрер с презрением осмотрел его с головы до ног, заметил в руках четыре, видимо, ещё мокрые фотографии, почувствовал неладное, но как можно спокойнее спросил:

– Что случилось? Русские взяли Берлин?

– Да! – взвизгнул доктор. Он преодолел расстояние до стола, бросил на карту Берлина влажные снимки. – Что это, господин Райх?

Брови генерала поползли вверх, глаза налились кровью. На снимках были отсняты эпизоды уличных боёв. И на одном – мой бог! – разбитое здание рейхстага с развевающимся над куполом флагом без свастики. Битое стекло, щебень, искорёженное орудие, труп немецкого солдата. Генерал пододвинул к себе другой снимок, на котором была видна всего лишь часть стены разрушенного здания. Под толстым слоем пыли читалось: «Вильгельмштрассе». Здесь на Вильгельмштрассе находилась Имперская канцелярия. Но на снимке прямо по запылённой надписи кто-то пальцем вывел русское матерное слово, по-видимому, здесь означавшее «конец». Райх поднял глаза на доктора, но тот в это время читал газету. Рот его был похож на жаберные щели акулы, он то открывался, то закрывался вновь, а выпученные сверх меры глаза смотрели в одну точку. Генерал проследил его взгляд и прочитал: «Впервые перед судом предстанут преступники, завладевшие целым государством и самоё государство сделавшее орудием своих чудовищных преступлений…»

Бригаденфюрер вскочил со своего места и, хотя доктор не произнёс ни слова, прокричал:

– Молчать! Доктор, готовьте пленного!

– Я н-не могу… – выдавил наконец из себя доктор. Райх подошёл к нему вплотную, задыхаясь в злобе, повторил:

– Готовьте пленного! Мы едем на аэродром!

– Погода нелётная, господин Райх!

– На аэродром-м! – гремел генерал.

•••

Потолок был белым, ослепительно белым, на него стало невозможно смотреть. Федот прикрыл глаза. Так тихо. Но время от времени тишину нарушал далёкий тонкий свист, словно где-то рядом закипал чайник. Федот попробовал пошевелиться, ему показалось, что он повернул голову. На самом деле прекратился свист. Тишина продолжалась недолго. Через несколько секунд после слабого щелчка свист возобновился, назойливый, нудный. Кроме потолка, ничего не было видно. Федот даже не знал, на чём он лежит. Что с ним случилось? Он пытался что-то вспомнить. Поезд. Вагон с военнослужащими. Он сошёл с поезда. А дальше? До этого они долго стояли в Ровно. Федот вышел в тамбур, попросил у стоявшего там лейтенанта бездымную сигарету. Они говорили о войне, лейтенант пригласил его в своё купе выпить за Победу, но они отложили на потом. А пока Федот вернулся в купе, взял планшет, фотоаппарат, решил выйти и во что бы то ни стало дозвониться до Москвы. Вот он отрыл дверь вагона, шагнул за ступеньку… дальше вспоминать было нечего.