Олег Овчинников - Арахно. В коконе смерти

Правый глаз Бориса выглянул из-за сложенных лодочкой ладоней и неуверенно подмигнул. «Забудем мелкие обиды! — призывал его взгляд. — Мы же друзья!» Однако внешняя игривость не сняла напряжения, Анатолий — кажется, впервые за время знакомства — оставил Борину реплику безответной, и Оболенский закончил сам:

— Не портит… — он задумчиво поводил указательными пальцами вдоль переносицы. — К тому же, как ты знаешь, роман в издательском плане гораздо привлекательнее, чем повесть. Особенно, если и в повести, и в романе речь идет, как ты сам заметил, почти об одном и том же.

— Почти? Почти?! — Толик почувствовал, что у него вот-вот затрясутся губы, и нервно провел по ним рукой. Ему не нравился этот разговор, еще до начала — не нравился и менторский тон Бориса, и собственная позиция обиженного истерика. Но молчать и медленно копить в себе раздражение и злость он не мог и не хотел. Только не по отношению к Боре!

Он схватил со стола книжку, поднес к лицу, придерживая края обложки двумя пальцами, как будто опасался, что ее страницы в любой момент могут вспыхнуть, и прочел вслух как бы издевающимся тоном, хотя ничего, соответствующего тону, в самом тексте, на первый взгляд, не содержалось:

« — Ты был птицей на Эоле, головоногим моллюском на Шалганэ, амфибией на Пирсе-28, — молвил Реинкарнатор, и ветер, постоянно дующий в лицо, его верный спутник, взвивал над головой старика пепельные пряди. — Ты был безрукой гетерой на Планете Слепцов, разумным квазаром на задворках Галактики и сошедшим с ума ИскИном…

— Я помню, Учитель, — ответствовал Костик.

— Ты тонул в морской пене, утратив надежду снова увидеть землю, погибал от клешней оголодавших собратьев, издыхал от обезвоживания посреди раскаленной пустыни. Фанатичные скопцы делали из тебя мраморную статую, гравитационный коллапс превращал в сверхновую, а компьютерный вирус избавлял от памяти…

— Я… — начал было Костик, но прикусил язык и весь съежился под недовольным взглядом наставника.

— Так почему же ты понял предназначение человека только здесь, на Арахне?

Костик задумчиво опустил глаза, изнемогая от нестерпимого желания почесать в затылке и осознания того, насколько это элементарное действие не соответствует важности момента.

— Душа? — робко предположил он после длительного раздумья. Затем поднял глаза на Учителя и уже увереннее спросил: — Может быть, все дело в душе?

Гранитная глыба лица Реинкарнатора дрогнула, хронически обветренные губы сложились в улыбку…»

Толик прервал чтение. К этому моменту его собственное лицо окончательно превратилось в застывшую маску сарказма: искривленные в гротескной ухмылке губы, сморщенный нос над раздутыми ноздрями, влезшая на середину лба бровь. Книжка с новой силой ударилась о столешницу. «Эта книга заставит вас задуматься? — интересовалась четвертая страница обложки. — ДА!»

«Задуматься!» — с отчаяньем повторил Толик. Еще немного — и она заставит его расплакаться! Господи!..

— Ладно! — широкая ладонь Бориса опустилась на злополучную обложку, закрывая и глупую аннотацию, и задержавшийся на старте звездолет. — И чему была посвящена эта декламация? К слову сказать, чтец из тебя никудышный.

— Семь планет, — просто ответил Толик. По-другому он уже не мог, длинные словесные конструкции застревали в пересохшем горле. — Семь жизней. Поиск предназначения. Душа. Все, как у меня — в «Седьмой семядоле». Только я написал ее раньше.

— Хочешь пришить Степану дело о плагиате? — Борис оживился, в серых глазах блеснули огоньки, в голосе зазвучала ирония. — Ну-ну! Бедному Степе заняться больше нечем, вот он и роется от скуки в рукописях юных дарований. Даже не сам роется, полковников своих посылает. Ну тех, гэбэшных, которые ему диспозицию вражеских сил во Вселенной каждое утро составляют. А те и рады стараться! «Вот вам, Степан Алексович, идейка свежая. Вот метафорка незаезженная. А вот, обратите внимание, целая гениальная повестюшка некоего А. Голицына. Ей чуток масштабу добавить — отличный роман получится!» А Степан знай себе пузо поглаживает, очками блестит… — Борис неожиданно замолчал. — Погоди-ка! А каким это, интересно, образом твоя «Семядоля» могла попасться Степану на глаза? А? Как, по-твоему?

Толик промолчал, потупив взгляд. — Нет, ну ты же наверняка придумал для себя какое-нибудь объяснение, — настаивал Борис.

— Я показывал тебе… черновики, — не глядя на него, ответил Толик. — Давно, в самом начале… Там были первые две главы и подробный…