Михаил Белов - Улыбка Мицара

— Не надо, Ната. — Голос Тарханова впервые дрогнул. Будь сильной и живи. Живи ради нашего сына, живи для людей это мое пожелание и моя просьба. Прощай, Ната.

Тарханов взглянул в иллюминатор. Лория погружалась в ночь. Из-за оранжевого горизонта появились оба спутника планеты и понеслись по небу. Это были два великолепных шара желтый и бело-синий. За ночь они делали по три оборота вокруг Лории. Позже всходил третий спутник. Он плыл по небу медленно, но стремительно вращался вокруг своей оси, поражая каскадом красок — красных, синих, белых, голубых, зеленых. Не спутник, а сплошная земная радуга, волшебной рукой собранная в чудесный сверкающий шар.

«Три луны, а жизни на планете нет», — вздохнул Тарханов. Он подошел к столику, на котором лежал корабельный журнал. Пробежал записи сегодняшнего дня. Дата. Координаты Лории. Прочерки в графе о самочувствии членов экспедиции. Тарханов горько улыбнулся. Много-много лет назад, когда стартовал звездолет, их было пятеро. Остался он один. Остальные погибли. Их взял космос. Да еще Артем, единственный житель Лории, зачисленный в состав экспедиции семнадцать лет назад. Об этом имеется соответствующая запись в корабельном журнале.

Тарханов перелистал его и положил в сейф. Люди могут погибнуть, но их деяния должны жить. Когда-нибудь земляне прочтут записи и узнают о судьбе экспедиции, о жизни землян в звездном мире, одиночестве, отчаянии, борьбе.

Закрыв сейф, Тарханов подержал в руке ключи. «Дубликаты хранятся на Земле, — почему-то вспомнилось ему. — Я могу не вернуться на Землю, а сейф когда-нибудь вернется…»

Сигнал к ужину — такой же, как и в первый день по лета. Тарханов вошел в обеденный салон. Здесь ничего не изменилось. Белоснежные скатерти на столах. Серебро и хрусталь. Акварель на стене. До блеска натертый пол. Все так, как там, на Земле. Эта подчеркнутая приближенность к родной планете сейчас почему-то раздражала Тарханова. Там все это выглядело естественно. Здесь же не было этой естественности.

Ужин стоял на столе. Фужер вина. Два свежих помидора. Два яблока. Ломтики сыра. Кусок холодного мяса. Салфетка. Заботами роботов экспедиция все эти годы ни разу не испытывала перебоев в питании. А запасы чая кончились пять лет назад он здесь не выращивался, а был взят с Земли.

Поужинав, Тарханов прошел к себе в каюту и лег спать. Но сон не шел. Тарханов поднялся и подошел к телескопу, всегда наведенному на Солнце. Там Земля, там Наташа… Ему вдруг показалось, что через толстые кварцевые иллюминаторы корабля, через огромное пространство звездного мира слышится голос Наташи: «Я люблю тебя, родной». Тарханов тяжело вздохнул и выключил свет…

В открытые иллюминаторы входил свежий утренний воздух Лории. Высоко висело чистое густо-синее небо. Слева, в двух километрах от звездолета, грохотал прибой Уссурийского моря, названного астронавтами в честь дальневосточной реки. Справа тополиная роща пела знакомую с детства земную песню. Впереди лежала голая голубая пустыня с далекими контурами мертвых городов.

Тарханов вышел из звездолета и медленно двинулся к тополиной роще, к домику, в котором жил последние годы астроботаник Иван Васильевич.

Домик тремя окнами смотрел на звездолет. Тарханов открыл дверь и переступил его порог. Казалось, хозяин только что ушел — так чисто и домовито убраны комнаты. Вон и кресло, в котором он просиживал долгие часы в обществе астроботаника. Тарханов опустился на мягкое сиденье и скрестил руки на груди. Вошел робот и молча поставил на стол сковородку жареного кроличьего мяса. Из буфета молча достал графин с освежающим соком, помедлил минуту и опять полез в буфет. Астроботаника десять лет как нет в живых, а робот продолжает подавать ему обед.

Окна были открыты. Шелест листвы действовал успокаивающе. Тарханов сел на скамейку возле веранды. Где-то среди деревьев мелькнула тяжелая фигура робота и исчезла. Жужжали пчелы. Из-за кустов выскочил бурундук, поднялся на задние лапки, почесал ушко и побежал дальше. Тарханов проводил его восхищенным взглядом, с жадным вниманием приглядываясь ко всему живому в долине. Все занимало его: зеленые листья, бурые породы моха на стволах, высокая осока, кроличьи норы, аккуратные грядки огородов, фруктовый сад… Астроботаник многое сделал, чтобы привить на Лории земную флору и фауну. Тарханов почувствовал острую тоску по другу. Иван Васильевич был великим оптимистом и в часы отчаяния умел вселять в людские души веру в жизнь.