Ноэми Норд - Алгоритм страха. Пятый день. Перезагрузка. Ангельский туннель

Многие матери держали малышей на руках. Детишки радовались новогодним мигалкам, подключенным к самодельным батарейкам из консервных жестянок.

Но ярче самых ярких огней сверкали глаза друзей.

Как только лучи прорисовывались в воздухе, зал разражался неописуемым шумом. Зрители топали ногами, свистели в два пальца, вскакивали с места, крича:

– Ана, еще!

– Давай! Давай!

– Бис! Повтори!

Мой напарник рифмоплет Пессо крутил рукоятку, оживляя механику граммофона, и детки прекращали елозить в креслах в предчувствии чуда.

Я вылетала на сцену, залитая радугой, вытекающей из пробоин в потолке.

Театр. Единственное чудо света, уцелевшее на земле.

Когда я рассказала о находке, люди не поверили, что под развалинами парковой зоны сохранился довоенный театр. Но когда увидели своими глазами, пытались растащить сокровища по норам.

Бабули прямо-таки обезумели от восторга, примеряли банты, короны, туфли с загнутыми носками, фраки и парики.

– Какие наряды! Божественно! Великолепно! Фантастика! – восклицали старушки в гримерной и почему-то вкратце утирали слезы.

– Прозрачные платьица!

– Светящиеся пуанты!

– Ленты! Стеклярус!

– Тихо, тихо, бабоньки! Не растаскивайте реквизиты! – кричал в сердцах Кеклус. – Эти сокровища принадлежат театру.

– А что такое театр?

– Ах вы, глупые! Забыли, что такое театр? Это – чудо! Вымершее искусство! Мистика чувств и страданий, колдовство, способное выжать слезы даже из такого кактуса, как я.

Кеклус знал обо всем на свете.

– Когда-то, – продолжал он, – театров и цирков шапито было великое множество. Но золотое время прошло. Люди забыли о карнавалах, вымерли артисты и танцоры.

– А почему все хорошее и красивое вымерло?

– Да, Кеклиус, почему люди забыли танцы и музыку?

Старик помолчал, задумался, вздохнул:

– Потому что пришла эпоха «праведных запретов». Все, что мы здесь обнаружили, проклято Манзом. И запрещено. Вот почему никто ни бусинки, ни салфетки, ни фарфоровых собачек не тронет и не унесет наверх, там наши сокровища будут вмиг растоптаны и сожжены. Свет божий им противопоказан. Даже рассказывать о находках запрещаю. Строго – настрого, никому ни слова!

– Да ну, тебя, Кеклус! Что нашла – мое. Такой у нас закон, – проворчала старушка с доверху набитым рюкзаком.

– Слышишь, Эли-2? Это к тебе относится. Выкладывай наворованное из рюкзачка.

Эли-2, кивнув головой, вернула фарфорового песика на полку.

Прайд начал возмущаться. Люди закричали наперебой.

Близняшки Лили и Лулу, а с ними Кислая Томма и Сладкая Джемми захлопали в ладоши:

– Браво, Кеклус!

– Браво!

– И это говоришь нам ты, тот, кто знает, что дети играют солдатиками, вырезанными из консервных банок, а девочки носят калоши из резиновых покрышек?

– Да, Кеклус, ты прав! Мы же богачи. Незачем нам по норам такую красоту растаскивать.

– Как мы эту красоту сохраним?

– Правильно, пусть другие пользуются! У них же нет Кеклуса – хранителя запретки.

– Пусть пользуются другие прайды? Лишь бы не мы? – завозмущались и старички.

– Хватит сказок! Старик нам не указ! Разбирай добро, братва! – новобрачные пары тоже приглядели себе в норки кое-что из барахла.

Парни начали отдирать бархат с кресел.

– Стой, ребята! Неправильно! – проворчал полуслепой дедуля Тропос, хранитель казны. – Все ценное должно быть спрятано, иначе пропадет.

– Главное – не спрятать, а выгодно использовать. Прячем, прячем – а толку? – возразил Кеклус. – Дети вырастают за пределами культурных ценностей. Деградация – страшная вещь.

– Мы никакой деградации не видим! – ответила Сладкая Джемми.

– Наши дети такие же, как мы. Ходят не на четвереньках, дохлых крыс не едят, а только хорошо прожаренных, – подтвердила Тома.

– Как сказать, Тома, как сказать, – пробурчал Кеклус. – Хорошо прожаренная крыса не есть элемент культуры. Допустим, вырастет твой маленький Бобби дикарем, двинет тебе кувалдой по лбу, да тебя же – на вертел, на радость другим подросшим крысоедам.

– Ой, страсти какие! – запричитали старушки.

– В котел родителей?

– А что? Людоедов сейчас полно, а театралов не осталось. Для культурного человека главное – не мозг, а воображение, – Кеклус назидательно постучал пальцем по лбу.

Разгорелся спор. Кеклусу пришлось туго с напиравшими на него дамами:

– По-твоему, тот, кто ходит в театр уже изначально не живодер?

– Тупица! Не тот, кто ходит в театр, а тот, кто его любит и ценит. И не обязательно один только театр. А каждую крупинку, потерянную цивилизацией, – Кеклус метлой отогнал от кресел молодых папаш. – Нет уж, пеленки из велюра вы не получите.