Джек Вэнс - Языки Пао. (Роман)

Беран Панаспер, панарх Пао, сидел в круглом павильоне с розовыми колоннами перед виллой на острове Перголаи — в том самом черном кресле, в котором умер его отец, Айелло.

Другие места за резным столом из слоновой кости пустовали — вокруг никого не было, кроме пары покрытых черной татуировкой часовых-нейтралоидов за прозрачными дверями.

Послышался резкий и тихий, как звук рвущейся ткани, окрик мамарона: кто-то подходил к павильону. Беран узнал посетителя и подал знак часовым.

Двери раздвинулись; сосредоточенно глядя под ноги и словно не замечая громадные темные фигуры нейтралоидов, в павильон зашел Финистерле. Остановившись посреди помещения, он смерил Берана взглядом с головы до ног и произнес на «синтетическом» жаргоне, позволявшем выражать язвительную колкость гораздо лучше раскольного языка: «Ты выглядишь, как последний человек во Вселенной».

Беран слабо улыбнулся: «Чем бы ни кончился сегодняшний день, ночью я буду спать спокойно».

«Я никому не завидую! — продолжал размышлять вслух Финистерле. — И меньше всего тебе».

«А я, с другой стороны, завидую всем, кроме себя, — угрюмо отозвался Беран; вскочив, он принялся расхаживать вдоль длинного стола. — Поистине, во мне воплотилось сказочное представление о панархе: я — сверхчеловек, проклинающий бремя власти, любое мое решение заставляет подданных метать друг в друга железные копья... Тем не менее, я не могу отречься; годы, проведенные в Раскольном институте, убедили меня в том, что на Пао больше никто не способен смотреть на вещи со стороны и беспристрастно отправлять правосудие».

«Доверие народа, о котором ты отзываешься с таким пренебрежением, может быть вполне обосновано».

Вдалеке прозвенел колокольчик, за ним другой, третий.

«Наступает поворотный момент, — сказал Беран. — Через час решится судьба моей планеты». Он снова опустился в большое черное кресло. Финистерле присел в конце стола.

Мамарон раздвинул стеклянные двери с заплавленным бронзовым орнаментом; в павильон один за другим стали медленно заходить министры, секретари и прочие чиновники — всего две дюжины человек. Опустив головы, как того требовало уважение к панарху, они безмолвно заняли места вокруг стола.

Появились служанки — каждому из присутствующих подали бокал охлажденного игристого вина.

Снова прозвенел колокольчик; снова мамарон растворил двери. В павильон с молодецкой выправкой прошествовали Эстебан Карбон, верховный маршал мирмидонов, и четверо его адъютантов. На них были самые роскошные униформы и шлемы из белого блестящего металла — впрочем, в присутствии панарха шлемы они сняли. Выстроившись в ряд напротив Берана, они поклонились и продолжали стоять с каменными лицами.

Беран давно ждал этой минуты.

Он поднялся на ноги, ответил церемониальным приветственным салютом и снова опустился в кресло; мирмидоны одновременно уселись, демонстрируя завидную синхронизацию движений.

«Время идет, условия меняются, — начал Беран нарочито бесстрастным тоном, говоря на «героическом» языке. — Программы динамического развития, в свое время исключительно полезные, теперь, когда необходимость в них отпала, носят преувеличенный характер и причиняют ущерб. На Пао сложилась новая ситуация — нам угрожает потеря национального единства.

Часть этой угрозы создают лагеря мирмидонов. Они были устроены с определенной целью, когда планета нуждалась в обороне. Оккупанты потерпели поражение, мир восстановлен. Никто никогда не забудет заслуги защитников Пао, но отныне нашим «героям» предстоит ассимилироваться в основной массе населения.

С этой целью на восьми континентах и на крупнейших островах построят барачные поселки. В этих поселках расквартируют мирмидонов — по пятьдесят мужчин и женщин в каждом. Используя такие поселки в качестве организационных баз, они станут селиться в окрестностях, прибегая, по мере необходимости, к помощи местного населения. Тем временем участки, занятые в настоящее время военными лагерями мирмидонов, возвратят их прежним владельцам, чтобы в этих анклавах восстановился прежний, паонезский распорядок жизни». Панарх замолчал, переводя взгляд с одного лица на другое.

Наблюдая за происходящим, Финистерле не мог не подивиться решительности человека, когда-то, в Раскольном институте, считавшегося робким застенчивым юношей.

«У вас есть вопросы или замечания?» — спросил Беран.