Джек Вэнс - Языки Пао. (Роман)

Из вибраторов, закрепленных на воротниках командиров, послышался голос верховного маршала Эстебана Карбона: «Атаковать и уничтожить. Заложников не брать, никто не должен остаться в живых».

Началась самая яростная битва в истории Пао. Все дрались молча, пощады не было. Мирмидонов было больше, чем мамаронов, но каждый нейтралоид мог справиться с тремя обычными людьми.

Оставаясь в здании главного штаба, Беран обратился к маршалу по радио: «Карбон, умоляю вас, прекратите кровопролитие! В нем нет необходимости, честные паоны погибают зря!»

Ответа не было. На площади нейтралоидов и «героев» разделяли какие-то сто шагов. Нейтралоиды мрачно оскалились — они ненавидели людей, они презирали жизнь, они не знали страха. Мирмидоны нетерпеливо рвались в бой: они хотели славы, они были готовы на все. Выстроившись спиной к стене главного штаба и прикрываясь щитами, нейтралоиды могли не опасаться огня из переносного оружия; тем не менее, они не могли двинуться вперед — это сделало бы их уязвимыми сзади.

Внезапно нейтралоиды опустили щиты: смертоносный огненный залп повалил передние ряды мирмидонов — не меньше сотни человек. Щиты снова поднялись, и ответный огонь не нанес никакого ущерба.

Прорехи в передних рядах «героев» мгновенно заполнились. Взвизгнули оглушительные фанфары: мирмидоны обнажили ятаганы и бросились на черных гигантов.

Нейтралоиды снова опустили щиты — второй и третий залпы скосили еще две сотни мирмидонов. Но два или три десятка «героев» успели проскочить через разделявшее противников пространство; нейтралоиды выхватили огромные сабли и принялись рубить направо и налево. Сверкала и звенела сталь, мирмидоны шипели от боли и падали с хриплыми возгласами — нейтралоиды отбили атаку. Но в то время, пока их щиты были опущены, выстрелы лучеметов из задних рядов «героев» нашли свои цели: больше десяти черных великанов неподвижно лежали на мостовой.

Ряды нейтралоидов невозмутимо сомкнулись. Снова взревели фанфары мирмидонов, снова «герои» бросились в атаку, снова зазвенела сталь. Наступил вечер; рваные тучи закрывали склонявшееся к морскому горизонту солнце, но время от времени оранжевый луч озарял поле битвы — пламенели разноцветные униформы, черные головы и руки блестели в лужах крови.

В помещении главного штаба Беран не находил себе места от безвыходной нелепости происходящего. Безрассудные глупцы! Они хотели разрушить все, что он надеялся построить на Пао — а он, повелитель пятнадцати миллиардов человек, не мог подчинить своей воле несколько тысяч мятежников!

На площади мирмидонам удалось наконец разделить строй нейтралоидов пополам; они заставили две группы черных великанов отступить в разные стороны и окружили их.

Нейтралоиды знали, что им пришел конец — и все их отвращение к жизни, к людям, ко Вселенной как таковой вскипело и сосредоточилось в приступе безудержного бешенства. Один за другим они падали, обескровленные сотнями ран, расчлененные на куски. Последние несколько гигантов взглянули друг на друга и расхохотались — нечеловеческим, хрипло ухающим хохотом. Вскоре и они погибли — на площади стало тихо, слышались только сдавленные всхлипывания умирающих. Собравшись вокруг Стелы Героев, женщины мирмидонов затянули победный гимн — суровый и безнадежный, но ликующий. Тяжело дыша и обливаясь кровью, выжившие «герои» присоединились к подругам.

Тем временем Беран и его небольшая свита уже пробрались в аэромобиль и возвращались в Эйльжанр. Берана охватила лихорадка поражения — он дрожал всем телом, глаза горели, как обожженные кислотой, в желудке сосредоточилась жгучая тяжесть, словно его наполнили щелочью.

Беран вспомнил высокую поджарую фигуру Палафокса, его продолговатое лицо с ястребиным носом и непроницаемыми черными глазами. В этом образе сосредоточились эмоции настолько интенсивные, что он стал для Берана чем-то почти дорогим и близким — чем-то, что следовало холить и лелеять, пока он не сможет уничтожить его собственноручно.

Беран расхохотался. Что, если он теперь обратится к Палафоксу за помощью?

Когда последние лучи заката догорали над крышами Эйльжанра, Беран вернулся в Большой дворец.

Посреди тронного зала сидел Палафокс в обычной серовато-коричневой робе; раскольник язвительно и печально улыбался, глаза его странно поблескивали.

Вокруг, в креслах, расставленных вдоль стен, сидели «аналитики» — главным образом сыновья Палафокса. Всем своим видом они выражали подчинение, серьезную сосредоточенность, уважение. Когда Беран появился в зале, «аналитики» отвели от него глаза.