Мария Фомальгаут - Сентябрельник, сентябрядцатое сентября

– И остров ваш будет, и домик ваш, а там, глядишь, и океан дадут…

Жоакин спрашивает то, что хотел спросить с самого начала, но боялся чего-то, сам не знал, чего:

– А… а океан, его как привезут? А его по кусочкам привезут и здесь разложат? А чем соединять будут?

Люди смеются, ай да Жоакин, как чего ляпнет, так хоть стой, хоть падай. Хотя… хотя… черт… а что, если правда воду в замороженном виде сюда возить по кускам с какой-нибудь планеты, выкладывать в низинку, которую назначили океаном…

…и вовсе не так, и вовсе не на Луне, а на Марсе, кто же на Луне живет, вы сами подумайте, как там жить вообще, там даже атмосферы нет, а вот на Марсе есть. Вот на Марсе и живет Эйкин Драм, да только разве песенку переспоришь, знай, поет свое —

Не f а th.

Не f а θ.

Не a:f а half.

На светский прием необходимо чуть-чуть опоздать, чтобы показать себя занятым человеком. Осталось только понять, жив ли этот обычай, или уже нет, и во сколько нужно приходить, минута в минуту, или чуть-чуть опоздать, знать бы еще, сколько это – чуть-чуть.

Знакомиться с другими людьми можно только через третьих лиц… понять бы еще, где прикажете взять этих третьих лиц, если никого не знаешь.

Руки следует вынимать из карманов, а вот что делать, если карманов нет, об этом в книжке по этикету ничего не сказано. Сначала в чашку положить сахар, потом лимон, или нет, наоборот, сначала лимон, потом сахар, когда пьете чай, взгляд должен быть направлен в чашку, то есть, сначала положить сахар, потом лимон, потом взгляд, или нет… Глупый, глупый Эйкин Драм, опять все перепутал. А ведь о самых главных вещах не пишут ни в каких книгах, самые главные вещи узнают по мимолетным жестам, по едва различимым интонациям, по тончайшим переменам в выражении лица…

Большое спасибо, – говорят Эйкину Драму.

Эйкину Драму везде говорят – большое спасибо, и все, и можно идти дальше в никуда по бесконечным – требуется, требуется, требуется, выслушивать очередные благодарности…

Эйкин не выдерживает, что-то прорывается изнутри, спрашивает – само, спотыкаясь о f там, где должны быть th и θ:

– Будьте любезны, скажите мне… что именно я сделал не так?

Глупый, глупый Эйкин, вот теперь окончательно все испортил, потому что о таких вещах не спрашивают, о таких вещах не говорят, о таких вещах даже не знают, их чувствуют на каком-то подсознательном уровне, который невозможно даже ощутить, только уловить его мимолетное дыхание…

– Простите?

Эйкина переспрашивают, Эйкину дают шанс исправить хотя бы этот невыносимо неловкий момент, вежливо откланяться и уйти. Драм чувствует, как что-то против его воли прорывается откуда-то из ниоткуда, спрашивает…

– …почему вы мне отказали?

– Простите? – снова спрашивают люди по ту сторону стола, – но вы приняты.

Сердце кувыркается несколько раз, падает куда-то в никуда, нет, это неправильно, они должны отказать, потому что всегда…

– Будьте любезны, взгляните… – Эйкину Драму показывают фотографию, Эйкин Драм уже готовит какие-то вежливости, чтобы объяснить, что первый раз видит это лицо на фото.

– Пожалуйста, уважаемый мистер Драм… вы найдете…

Эйкин хочет спросить – где найдет, понимает, что спрашивать здесь не положено, надо просто искать.

– Да, сэр, – говорит Эйкин Драм.

– Пожалуйста, уважаемый мистер Драм, – на стол ложится что-то хитромудрое, Драм успевает заметить тончайшую иглу и ампулу с чем-то прозрачным и пугающим.

Драм хочет спросить, зачем, понимает, не спрашивает, здесь не положено спрашивать, здесь надо понимать.

– Будет исполнено, сэр.

– Мы премного вас благодарим. Беседа с вами доставила нам большое удовольствие…

Жоакину страшно.

Жоакин видит океан

Живой.

Настоящий.

Жоакин боится, Жоакин никогда в жизни ничего подобного не видел, это не как на картинках, и не как на фото, и даже не как на видео, видео не обдает потоками воды, не сбивает с ног, не утягивает вязким песком куда-то в никуда. Океан на фото не бросается на людей со всех ног клочьями пены, не обдает мелкими солеными брызгами – и только сейчас Жоакин понимает, что утопить читателя будет не так просто, как он мечтал, что любой читатель сам Жоакина на тридцать три раза утопит…