В. Бирюк - Расстрижонка

– А хорошо они рядом смотрятся. Как родные.

Сдерзил я. Нервничаю.

Андрей хмыкнул, за спиной успокоенно выдохнули луком ухватившиеся, было, за рукояти саблей кипчаки.

Дверь противно заскрипела, приоткрылась, и, призывно махнув мне рукой, Андрей шагнул внутрь. Я — последовал.

Голов — не вешаю. Все одну. Ибо — не на что. Пока. Вперёд — гляжу. Хотя — темно.

По хорошему, мне надо было бы уже визжать на три голоса, заниматься энурезом и плакать от страха. Ползать на коленях, целоваться в засос с его сапогами и просить о милости. Точнее — по хорошему мне вообще не следовало сюда, в Боголюбово — являться. И в Русь Залесскую — совсем. А ещё лучше — во всю «Святую Русь» — не попадать. Не попадировать, не попандопулировать и не вляпываться. Однозначно, абсолютно и… и аксиоматично.

Вот же закон жизни: блуданул неподумавши, ступил по кривой дорожке, прокатился мимо Кащенки «утром раненько» и… «и меня два красивых охранника…». Виноват: и ступаю теперь след в след за князем Андреем Боголюбским. Причём не по «кривой дорожке» — это-то фигня! Топаю по подземелью самого известного палача русского средневековья — Манохи.

Единственный сравнимый персонаж — Малюта Скуратов. Его, кстати, тоже послом посылали. Тоже из Залесья на Юг. И тоже… «не преуспел».

А для «малют» — вреден юг? Так, может, собрать вместе всех таких… мастеров заплечных дел и декламаторов расстрельных статей… в одну стаю… вслед гусям-лебедям? И пусть их там… болотная лихорадка с таковой же малярией… без нашего участия в качестве демонстрационного материала? А? Мы ж и сами себя вполне…

Лучше — «сама». А не разными… «малютами».

Увы-увы, здесь как с динозаврами на Бродвее — фифти-фифти — или встретишь «малюту», или — нет. Мне… не в ту половину попал.

В довольно широком подземном проходе, по которому мы шли, из какого-то отнорка появился и сам хозяин здешних мест. В неподпоясанной рубахе на выпуск, с блестящим от пота лбом, то ли — чаи гоняет, то ли — терпил пытает, с густой чёрной бородой, он производил… яркое впечатление. Спокойно, отнюдь не подобострастно, поклонился князю. Поздоровался и поинтересовался. Без притопов-прихлопов сразу — конкретикой:

– Железо калить?

– Кали, кали.

Я… честно признаюсь — «дал петуха». Как-то горло… Сухо здесь. Пыльно. Оба владетеля тутошних мест, мира земного и мира подземного, внимательно на меня посмотрели. Пришлось откашливаться и отплёвываться.

– Ты б не прошибся. Андрейша.

Боголюбского аж передёрнуло. Он чуть слышно зашипел. Как рассерженный кот. Потом, кажется раздражённый более именно своим прорвавшимся раздражением, а не употреблением мною его имени в столь интимной форме, обратился к Манохе:

– У тебя есть место? Где спокойно поговорить можно?

Маноха кивнул, вытащил из рукава мою давнишнюю зажигалку, вдумчиво потряс над ухом, потёр в ладонях, пощёлкал крышкой. Раза с третьего появился голубенький огонёк. Андрей, несмотря на напряжённую обстановку, обратил внимание на исполненный ритуал и удивился:

– Это у тебя что?

– А… Евоная. Взял как-то. Забавная. Тока тухнуть чегой-то начала…

И пошёл дальше в глубь этого, едва освещённого, туннеля. Распахнул полуоткрытую дверь, свистнул куда-то в темноту, откуда мгновенно появился парень с двумя коротенькими лавками в руках, свечкой в зубах и следами прирождённого дебилизма на лице. Лавки поставили по сторонам небольшого квадратного помещения, свечку запалили и прилепили к выступу стены.

За сим заплечных дел мастер пристойно поклонился и, вежливо прикрыв за собой скрипучую — прямо по нервам! — дверь, удалился со слугой своим восвояси. Видимо — готовить там, в тех своясях, подобающее для неспешной беседы со мной, место. С надлежащими атрибутами, ингредиентами и приспособами.

– Сядь, не торчи. Ну. В чём я ошибся?

Как-то мне… не то чтобы смешно. Совсем даже отнюдь! Трясёт-то не шуточно. Но схожесть с… с допросом Штирлица партайгеноссом Мюллером в подземельях гестапо по «17 мгновений весны»… Эта сдача оружия при входе…