В. Бирюк - Расстрижонка

И не надо — у меня время было. Что давать мне время на подготовку — я уже…

– Я высказал в Янине своё предположение. О твоём свойстве. Ты рассмеялся в ответ и привёл в опровержение моих слов — не утверждений, но предположений — своих детей. Я снова сделал предположение о… о неверности твоей жены. Сославшись на виденное как-то во сне писание. Которое есть поучительное, для душ юных, сочинение. Без твоего имени! Ты же взвился и уверовал. Ты! Сам! Узнал себя! Ты посчитал мои предположения — истиной! И уверовавшись в то, что моё «возможно» — правда еси — стал думать и действовать. Погоди! Дай досказать! Улита пошла в монастырь — ты не воспрепятствовал. Увидел наложницу в тягости — потащил к алтарю. Ты — потащил! Ты — не выждал время приличное! От спешки твоей — и суждения народные о твоей похотливости. Ты! Сам! Дал повод! Для таких слухов и сплетен. Теперь Анна родила сына. Ты предположил, что дитя от тебя, и снова, не по истине, не по знанию, но лишь по предположению твоему — собрался суд судить и казни казнить. Голову мне рубить, на дыбу вздёргивать. Ты! Не знаешь! Но уже — рубишь! По мысли своей, по воображению своему — не по сути! Хорошо ли это, Андрей? Ты ж — не девка красная на выданье. Для государя жить в мечтаниях, в выдумках — смерти подобно.

– Мечтания?! Какие мечтания?! Я — знаю! Я знаю, что эта… Анна — ни с кем, кроме меня, не была! Ты! «Мне Богородицей лжа заборонена»! Лжа! Образом светлым прикрываешься! Из преисподней выползень мерзостный!

– Факеншит уелбантуренный! В три христа бога мать…! Оставь Сатану в покое! У Анны ребёнок мог быть ещё от эмира! Что на это скажешь?!

Поломал. Я поломал поток бессмысленных препирательств. Хоть и с визгами, но перешёл к конкретным фактам. «Ты!.. Ты!..» — пустое дело. Криком перекрикивать… Ну, предположим, перекричу я его. Андрей устанет. И негромко скажет:

– Взять. На дыбу.

Нет уж, лучше я первым… Не в смысле: «на дыбу», а в смысле перехода от акустики к семантике.

Успел. Едва-едва. Я тут не один такой умный.

Андрей шумно выдохнул. Чуть расправил плечи, чуть переступил сапогами и уже негромко, с немалой долей демонстративного сострадания к умственно отсталому, пожалел меня:

– Эх, Ваня. Что ж ты ко мне так… за дурака почитаешь? Ведь и расспрос проведён был. Анну с другими там… привезли в Бряхимов за три дня до боя. Эмир к ней не входил. Занят был сильно. И тому многие подтвердители есть. Барку ихнию сожгли, ты её нашёл, мне подарил. После — люди мои верные за нею хорошо присматривали. Вот и получается, Ванечка, что или дитё — моё. И ты — лжец. Или ты с Анной — был, и дитё — от тебя. А ты — снова лжец. Падаль гадская! Покровом Богородицы прикрываться надумал!

Последние фразы он, вдруг остервенясь, прорычал мне в лицо, наклонившись ко мне всем корпусом. Брызги его слюны долетели до моего лица. Пришлось утираться. Демонстративно — одним пальчиком.

– Ну и здоров ты. Брызгаться. Все очи мне заплевал. Что, братец, прочихался злобой своей? Грозен ты, грозен. Мозгов бы ещё — цены не было. Ты всё верно рассудил. Был Ибрагим, потом ты. Между вами — я. Спокойно! Я ей брюхо не надувал! И — не мог. Как тебе и сказывал прежде. Только вот представь: вот сели они в барку, вот барка поплыла, вот она горит, вот Анна по бережку бежит, вот я её нахожу и к тебе отвожу. Ничего не пропустил? А? Кто барку сжёг? От кого она по берегу бегала?

Я сделал паузу, внимательно вглядываясь в это чуть татарское, чуждое, средневековое, бородатое лицо. Постоянно высокомерно-презрительно запрокинутое. Становящееся с каждой прогулкой по краю моей смерти с его участием — всё более знакомым и родным. Скоро, поди, и облобызать в умилении потянет. Ещё подрасту немножко — в лобик целовать буду.

Я повторил, последовательно рубя для наглядности ребром одной ладони по другой:

– Вот — они от Бряхимова отчалили. Вот — я её на берегу нашёл и к тебе повёл. Что между?

Андрей напряжённо смотрел на меня. Пристально, изучающе. Ему сейчас совсем не интересно — вот зуб даю! — растут у меня в носу усы или нет. Он прокручивает виденные и воображаемые картинки того, годовой почти давности, эпизода. «Прокручивает» — перед мысленным взором. А нормальный, «физический взор»… ему нынче — хоть стенка, хоть иконка, хоть моя плешивая головёнка — всё едино.

– Сказывай.

О! Ух. Фу. Пробил.

Он велел мне говорить. Чтобы услышать. Сам. До сей поры я говорил против его воли. Насильно впихивал ему в уши мою правду. Теперь он готов услышать. Очень не факт, что — принять и поверить. Но — готов слушать!