Олег Тарутин - Каким его запомнили

Около жены с жалостливым кудахтаньем суетился Игорь Николаевич.

— Что с тобой, Анечка? Что, золотце? Можешь слово-то вымолвить, можешь? Ну, спроси хоть ты ее! — крикнул он приятелю.

Николай Петрович бестолково засуетился рядом.

Анечка, вдруг очнувшись, осмысленно глянула на приятелей и засмеялась. Она легко откачнулась от стены и выпустила из рук принесенное. Сняла плащ, бросила его в простертые руки мужа, коротко и повелительно кивнув на вешалку.

— Сейчас, золотко, сейчас… — успокоение забормотал Игорь Николаевич, вешая плащ и разглаживая его с нежностью. — Сейчас мы тебя усадим, сейчас арбузика поедим.

— Не будет тебе арбузика, — сказала Анечка.

— Это почему же? — удивился муж.

— Не велено давать, вот почему, — непонятно ответила Анечка и повела носом, принюхиваясь. — Пьете?

— Да я же толкую, Анюта, — Коля зашел, то да се, на скорую руку и сообразили. Сидим, тебя вот ждем…

— Так-так, — протянула Анечка, и знакомые Николаю Петровичу стальные ноты зазвучали в ее голосе. — Значит, пьете? Здравствуйте, Коля. И давно вы так?

«Ну вот, — подумал гость, — сейчас начнется. Теперь все, как положено. А вот что с ней вначале-то было, интересно?»

— Отпуск же! — возмутился муж. — Имеем мы, в конце концов, право… он было попытался обнять жену за плечи.

— Ах, оставь, — отмахнулась та, направляясь на кухню.

Подхватив принесенную Анечкой кладь, Игорь Николаевич двинулся следом, тщательно стараясь соблюсти равновесие и не клониться в арбузную сторону. Вслед за ним на кухню двинулся и гость.

Анечка оглядела пиршественный стол. Взяв вилку, она зачем-то потыкала ею в кусок колбасы, постукала по обломкам батона, пошевелила почерневшие грибы в блюдце, потом отбросила вилку в кучу тускло-металлических стружек оберток плавленых сырков — и брезгливо пошевелила пальцами, будто счищая с них что-то противное и липкое.

— Н-да-а, — тусклым голосом протянула она. — Гуляете, значит…

И стремительно повернулась к мужу:

— Ты хоть понимаешь, Игорь, что позоришь меня?! И вы, Коля… — Она умолкла, задохнувшись.

— Ну это ты, Анна, слишком, это уже того… — протестующе загудел муж.

— Я мчусь домой с тремя пересадками, я, как дура, волоку этот проклятый порошок, эти огурцы, — пнула она ногой сумку, — эти окаянные арбузы, — звенел негодованием ее голос, — и ради чего? О боже мой… произнесла она вдруг совсем по-другому: растерянно и изумленно. — Боже мой, что же это было?

Анечка опустилась на табуретку, подняла невидящие глаза на мужчин. Та же, что и в прихожей, блаженная улыбка расплылась на ее губах.

— Опять! — крикнул приятелю Игорь Николаевич. — Что с ней, Колька? Воды! Струю пусти холодную, сильнее!

— Закройте кран, Коля, — расслабленным голосом произнесла Анечка. Она вновь вернулась к действительности. — Ну вас к черту, ребята. Что вы всполошились? Ничего со мной не случилось.

— Как это ничего? — вскричал Игорь Николаевич. — Да тебя словно подменили! Опять она улыбается этим манером, Колька!

— Ну улыбаюсь, — согласилась Анечка. — Ну и что? Если бы вы видели этого человека! И не нужно меня ни о чем спрашивать, ладно? Договорились? умиротворенно ворковала она, сияя глазами.

Игорь Николаевич таращился на жену, приоткрыв рот.

— Какого человека? Какие тут еще человеки? Видите ли — не расспрашивать ее! Ты, во-первых, почему так поздно явилась, а? Говори, что за человек, я из него лапшу сделаю!

— Ну будет… — легко вздохнула жена. — Не надо, Игорь.

— Шуточки кончились! — решительно проговорил Игорь Николаевич. — Или ты сейчас же все объяснишь, или я за себя не ручаюсь. Тертум нон… этот… В общем, третьего не дано!

Он твердо уселся на табурет напротив жены. Анечка же, глянув на мужа, улыбнулась ему и потрепала его выпяченный подбородок.

— Ладно, — сказала она, — слушайте. Маринованные огурцы и порошок, — она кивнула на сумку, — я купила на Кругликова, а капусту мне в перерыв Сусанна принесла. Ну вот. А эти арбузы я брала возле метро: очередь, смотрю, не очень большая, дай, думаю, возьму, дотащу как-нибудь… Взяла я все и поперла. Тащу и думаю: дура ты дура! Ну купила бы один, так нет же — пожадничала! Дошла до Доброхотовской — совсем руки отнимаются, и главное, грязь кругом: не поставишь, не передохнешь. Все, думаю, не могу больше, сейчас брошу! И вдруг, — Анечка качнулась, приблизившись к слушателям, — вдруг стало мне совсем легко. Понимаете? Такое впечатление, что у меня в руках ничего нет. Никакого груза! Я даже споткнулась от неожиданности, испугалась. Остановилась, смотрю на сумку, на арбузы: все в руках. Пошла дальше-ну не чувствую тяжести, и все тут! Опять остановилась… И тут слышу я смех за спиной, — продолжала рассказ Анечка. — Слышу, смеется кто-то, негромко. Обернулась, вижу: шагах в двадцати сзади мужчина, смотрит на меня и улыбается. «Все, — говорит, — в порядке, сударыня! Не пугайтесь, это я вам помогаю.